Я аккуратно снял лук, чудом сумев не издать ни малейшего звука, вытащил из колчана стрелу и нацелился на животное. Легкая добыча: находившаяся неподалеку цель практически не двигалась, но странное ощущение в груди не позволяло сделать выстрел. В глазах помутнело. Пальцы потеряли твердость. В ушах нарастал неприятный
звон; сначала он был похож на назойливого комара, затем перерос в рой пчел, а после в оглушительный вой. Боль была столь сильна, что перетянула на себя все внимание. Рука соскользнула с тетивы, и стрела вылетела из рук, неловко приземлившись прямо у облюбованного кабаном куста. Он тут же обернулся на источник звука.
Я смутно понимал, что происходит. Отбросив лук, я попытался закрыть уши ладонями, надеясь, что это хоть как-то поможет, но это лишь отрезало от меня часть внешнего мира, и звон заполнил собой все моё сознание. Кабан топтался на месте, словно разгоняя в крови нарастающую ярость, и, взревев, кинулся в мою сторону. Разум кричал, что пора убегать, но ноги подкашивались, неизменно прибивая меня к земле. Вепрь стремительно приближался, но в мгновениях от меня пронзительно взвизгнул и повалился на бок. Звон резко закончился. Я встал на колени и выглянул из-за куста, служившего мне баррикадой; беспомощное животное сотрясалось в конвульсиях, и стрела в брюхе вторила его движениям.
«Спасибо» не скажешь? послышался голос Аэгтира.
Удивительно высокий и худой для представителя нашего народа, с соответствующе удлиненным лицом, он не был рожден для охоты уж слишком угловат и неповоротлив, но победил предрассудки упорным трудом и природным талантом.
Аэгтир показался между деревьев, и я изумился, с какого огромного расстояния он разглядел нависшую надо мной опасность.
Спасибо, растерянно ответил я, поднимаясь на ноги. Слух не уловил ни призвука недавнего безумия.
Напарник подошел и, сощурившись, оглядел меня.
Что с тобой? обеспокоенно спросил он, кладя руку мне на плечо. С каких пор ты так неаккуратен? Он разорвал бы тебя на части!
Не имею понятия, прошептал я, запуская руку в волосы.
По какой-то причине я всегда совершал этот жест в попытках что-то осмыслить.
Глава 5
К тому же, то, насколько меня беспокоило ее отсутствие, являлось не меньшей проблемой. Я видел принцессу трижды: в первый раз она грозила мне смертью, во второй прыгнула в мои объятия в алкогольном беспамятстве, наутро оказавшись принцессой, в третий раскрыла двум малознакомым эльфам тайные планы королевской семьи. Стоило ли доверять такой особе? Разумеется, нет. Я прозвал её лисицей лишь из-за случая в лесу, но сходств с каждой встречей находилось лишь больше. И всё же я знал, что она ни разу не солгала; излишняя эмоциональность не способствует успешному сокрытию истинных замыслов под маской. Мне подумалось, что цвет ее глаз символичен: она металась между верностью Грее и ее сероглазому королю, и всё же так хотела защитить его от необдуманных поступков, что обратилась к эльфам, чьи глаза ярче самой пышной летней зелени.
Впрочем, не всегда. Наши глаза темнеют со временем. Жизнь эльфа растягивается на десять людских, и на всем ее протяжении от зрачка медленно расползается карий цвет. Словно смотришь на дерево с высоты птичьего полета:в самом расцвете сил крона растет вширь и пестрит зеленью, а к концу жизни листья постепенно покидают ветки, обнажая иссыхающий коричневый ствол.Правило обходит только избранных, что находятся на посту азаани. Никто, кроме Богини, не волен знать, когда правителю придет пора смениться, а потому продолжительность жизни нынешнего также покрыта тайной; лишь после того, как природа обозначает следующего избранника, карий цвет пускает свои корни.
Очнувшись от размышлений о судьбе принцессы, я обнаружил себя бродящим на границе, откуда виднелись вершины всех четырех башен Греи. Южной башне дали имя Солнца, северную прозвали в честь Луны, западной досталось звание закатной. Однако лишь одна из них Башня Восхода словно притягивала меня, снова и снова выводя безвольное тело поближе к тракту и призывая путеводные огни факелов на зубчатой вершине не дать мне сбиться с пути. Несколько раз я останавливал себя, сопротивляясь неразумному желанию, но так и не сумел его побороть.
Только на полпути я очнулся, что не проверил наличие лука и стрел за спиной, а затем, когда потянулся к ним, вспомнил и про капюшон. Как оказалось позже, переживать не стоило: на стене
друг в друга.Есть поверье, что, когда мерцание стрел прекратится, наши земли больше никогда не познают горечи войны.
Сомневаюсь, что это возможно, разочарованно пробормотала она, опуская глаза.
После первой встречи в башне я больше ни разу к ней не прикасался. Я не знал, каким было чувство, охватившее её существо и забравшее силы дышать будоражащим или тревожащим, но оно было ещё слишком свежо в моей памяти, чтобы я решился вновь заставить её почувствовать подобное.Желание дотронутьсяподходило к краям вновь и вновь, пытаясь выплеснуться из меня, как вино из кубка на самом богатом из пиров,ноя четко осознавалразмерпропастимежду нами,хотьмы и старательно пыталисьеёне замечать.Заглядываться наеле видные морщинки в уголках глаз, когда она смеется,наодинокую ямочку на правой щеке, слушать, как она препирается со стражниками за дверьми башни, уверяя, что не нуждается в помощи пожалуй,довольствоваться этим не так уж плохо.