Больница?
Я выжила?
Пахнет грозой. Влажностью земли. Хотя эти запахи и кажутся несколько искусственными.
Сажусь в постели и тяжело дышу. Тело ватное. Чувствую только отдельные его части. Ощущение появляется и тут же пропадает. Будто отрезают ту же ступню, к примеру, и сразу же пришивают обратно. Спины словно и не существует. Такое чувство, словно позвоночник полностью вынули.
Хватаю ртом воздух. И замечаю печальное. Мои волосы чудесные и только-только обретшие здоровый вид стали значительно короче. Раньше доходили почти до талии, а сейчас едва плеч касаются.
Из горла вырывается ужасный хрип. От этого звука прихожу еще в больший ужас. Одеяло сползает с груди. Гляжу вниз.
Лучше бы не смотрела.
Я утыкана иглами и облеплена какими-то крупными пластырями. Шея, руки, плечи. Даже из головы что-то торчит. Тело прикрывают полосы ткани, скрепленные продольными полосками поменьше. Одеяние едва касается кожи и гуляет по мне, как парус, подхваченный ветром.
Снова судорожно выдыхаю.
Дикий сушняк. Хочу выпить океан со всеми его обитателями.
За стеной шум. Знакомый детский голосок.
Тот ангелок-белячок, обожающий повопить. И с ним кто-то еще. Взрослый мужчина.
Давай же, Такеши! возбужденно пищит за дверью мальчишка. Быстрее! Она проснулась!
Не может быть. Мужчина спокоен и говорит с легкой ленцой. Тебе показалось.
Нет! Она разговаривала со мной! Мама проснулась! Правда!
Мне это не нравится. Убеждаюсь еще раз, что никого, кроме меня, в палате нет. Значит, пацан меня имел в виду?
Меня назвал «мамой»?!
Хочу расхохотаться, но в груди слишком болит. А еще начинает тошнить, но позывы также резко прекращаются.
Пойдем, Такеши! Я покажу тебе маму!!
Почему бы тебе не заткнуться, ребенок?
Становится страшно. Чувствую, что что-то не так. Паника нарастает.
Свешиваю ноги с края кровати, провода натягиваются. Часть игл вылетает из левой ноги. Прижимаю к губам ладонь, боясь завизжать от боли. От локтя тоже что-то отлетает. За мной движется попискивающий прибор на
колесиках. Боль не такая уж сильная далекая, туповатая, выдержанная. Но из игл выливается какая-то прозрачная жидкость. Из других голубоватая. На белоснежной простыне остаются красноватые пятна. Вряд ли это кровь.
Но что, черт побери, они в меня вливали все это время?!
Страшно паникую. Никогда так не боялась. Даже когда жила в Клоаке. Но большую жуть наводит шестилетний мальчишка, беспрестанно втолковывающий невидимому мужику, что его мама проснулась.
Срываю с себя остатки игл и поспешно опускаю ноги на пол. И тут же тяжело падаю на колени. А потом плюхаюсь на задницу.
Ноги совсем не держат. Руки безвольно провисают, и кисти, ударившись о твердую поверхность, безжизненно замирают.
Слушаю бешеный стук сердца. Пытаюсь сосредоточиться на холоде пола. Он ведь должен быть холодным! Я ведь практически обнажена. Но оголенные ягодицы ничего не ощущают. А я, в свою очередь, не чувствую, что у меня вообще есть ягодицы.
Соберись. Прикрикиваю на себя, одновременно отгоняя внезапно напавшую сонливость. В глазах то и дело темнеет.
Вдыхаю запах подступающей грозы и обессилено смотрю ввысь. Боковая панель ближайшего аппарата практически зеркальная. Вглядываюсь в собственное отражение.
Это точно я. Восемнадцатилетняя я. Ужасно изможденная. Щеки впали. Кожа под глазами обзавелась синевой. Судорожно дышу. Да и взгляд не сфокусирован.
Но определенно это я.
А не его мама.
Хорошо, хорошо. Давай проверим, сдается мужчина за дверью. И сразу забери книгу. Ты же знаешь, что там нельзя разбрасывать вещи.
На меня находит новая волна ужаса. Собираю всю силу и пытаюсь подняться, но вместо этого откидываюсь назад. Уж не знаю, какие сигналы посылает мозг моим конечностям.
Ударяюсь спиной в прибор на высокой панели. Что-то валится на меня сверху. Пластинка с острыми краями и рукояткой. Инструмент?
Хватаю его дрожащими пальцами. Удостоверяюсь, что грудь прикрыта, и сжимаю вместе колени, чтобы хоть как-то обезопасить свои прелести от чужих взглядов.
Створка неторопливо открывается.
Вжимаю затылок в боковину койки и выставляю вперед импровизированный «ножик».
Вот видишь. Наша спящая красавица продолжает
При виде меня, сидящей на полу, мужчина замолкает. А потом его челюсть медленно двигается вниз. Рядом с ним белобрысый мальчишка нетерпеливо подскакивает. Его голубые глазенки полны восторга.
«Такеши»? Так, по-моему, он звал мужика. Хотя при подробном рассмотрении меняю решение и признаю, что Такеши еще слишком молод для звания «мужик». Молодой парень вот это сойдет.
Невысокий и худощавый. Иссиня-черные волосы, наверное, еще с утра были зализаны назад, но ныне макушка обзавелась встопорщенным хохолком. Видимо, любит порой ладонью по голове проводить от затылка до лба. А сзади они длинные и забраны в хвост. Глаза чуть навыкате и с широким разрезом. Расстегнутый белый халат открывает вид на светло-голубую больничную форму.
Я же говорил, гордо заявляет мальчишка. Мама проснулась!
Пусть идет к черту вместе со своей «мамой». Мне восемнадцать. У меня не было сексуальной близости. В двенадцать лет меня хотели изнасиловать, но Сэмюэль спас меня.