Так, рассуждая, я приближался к деревне: куполу из шипастых лиан-деревьев, метров в пятьдесят диаметром и десять-пятнадцать высотой. Этакая решётка-крепость, в которой теснились пейзанские дома. Тоже живые, подозреваю, что-то типа палаток. Или что-то вроде того: купола метров трёх-четырёх диаметром, биологически что-то грибное, судя по всему.
Засад в деревеньке не было, а встречные и поперечные пейзане низко кланялись, желая долгих лет благому Стрижичу!
А я, признаться, оконфузился бы, если бы не сидел в седле: ряд пейзанок были довольно привлекательны, хоть и экзотичны, кланялись весьма пикантно В общем, если Стригору на наготу было похрен, то моя заметавшаяся оценочная шкала явно вызвала прилив гормонов.
И яйцы у меня выкатились в прямом смысле этого слова, а доспех услужливо их приоткрыл. С другой стороны, когда я, не без иронии, стал отмечать тот самый прямой смысл фразы, они благополучно вкатились.
Вот и славно, обрадовался я угомонившемуся органу. И, кстати, я проехал деревеньку фактически насквозь, в процессе гормональных разборок.
А вообще, надо будет, в медитации и Архивом, разобраться с этим вопросом. Тело-то выходит весьма психологически отзывчивое, так что нужно категорически. Впрочем, это не первое и не десятое дело, с которым нужно разобраться.
А в первую очередь, выпнуть этих дурацких комиссионеров, ну и разместиться в спокойствии и одиночестве.
И стал я обозревать приближающиеся шпили семейного особняка. Шпили в самом прямом смысле слова стены поместья образовывал самый натуральный бело-розовый коралл, в некоей сухопутной модификации. И три узко сходящихся шпиля над господской частью центральный, побольше, и два пониже над домом слуг и хозяйственно-складской частью, гордо возвышались над овалом стен.
Ну, хоть тут дверь без биоизвращений, припоминал я, сам себя оборвав и засмеявшись: верёвки, поднимающие на ночь ворота-мост, были явно живыми, очевидно, завязанными на эмапатический центр или управителя особняка.
Тоже ведь тварюшка небезынтересная, рассуждал я, уже на мосту и собираясь: надо всучить комиссионерам глаз и выпнуть их из уже моей жилплощади.
2. Длинный день
А я не особо обращал на них внимание, занятый натурным наблюдением и сверкой памяти. Плотная трава, ёжиком, покрывает землю. Сам двор прикрыт тремя ну можно сказать, что зонтиками. Забавные растения толстый, хвощеобразный ствол поднимался и на высоте пары метров расходился воронкой, истончаясь. Вблизи ствола свет был слегка зеленоватым, но основная площадь листа была фактически прозрачная. И чертовски прочная те же вороны внутрь проникнуть не могли. А вообще, похоже, эти хвощи часть сложного биоценоза поместья, как и трава пола, растущая и в части помещений, вздутые пузыри явно химолюминисцентных светильников, ров с его насельцами за оградой И всё это завязано на управителя розовый цилиндр в подвале особняка, прорастающий ветвящимися и истончающимися щупальцами в стену. Стригор видел его всего раз, в раннем детстве, когда отец пролил на пенёк каплю стригорьей крови. Интересно-то как, поджал я в очередной раз пальцы ног, в очередной же раз отвесив себе мысленную оплеуху.
Гден, бросил я, не слезая с Индрика, поклонившемуся слуге. Зови гостей,
здесь говорить буду.
Исполню, благодетель. Всех звать? после поклона уточнил слуга.
А я призадумался, наткнувшись на противоречивую информацию, тут же разрешившуюся. Тройка и пятёрка было числом комиссионеров. Так вот, пятёркой было общее количество гостей, с учётом двух слуг. Людьми же сознание Стригора отметило чинушу, писаря и телохранителя. Причём писарь к невысокому большеголовому типу, снабжённому здоровенным заспинным коробом, относилось весьма условно, ну да и чёрт с ним.
Всех зови, нечего им в особняке делать. Слуги их жрут, небось? рефлекторно, в стиле Стригора бросил я.
Жрут, благодетель, поклонился слуга. Не гневайся склонился он совсем низко.
Говори, что? уточнил я.
Не поранило ли тебя, не позвать ли Макось-ведьму?
Не звать. Кого звать сказал. Ждать мне прикажешь?! кланяющегося слугу как языком слизало.
А я, спускаясь с Индрика, судорожно думал. Так, рожа у меня, похоже, в крови ворона: задумался, не стёр, а удивлённые взгляды пейзан проигнорировал, борясь со вставшим вопросом. Слуги же глаз-то толком не поднимали, Стригор мог и треснуть за наглый взгляд, душевный был парень.
Макось-ведьма баба, причём мать Стризора, с некоторым недоумением вспомнил я. Отец женат не был, а мы с братом от разных матерей, принятых в поместье как прислуга. Хм, а не с этим ли связано разгулье отца? Нет магического партнёра и сношает всё наугад? Может быть, нет данных, позже будем разбираться.
И Макось выполняла функции костоправа и штопольщицы ран. Травматолог и хирург, припомнил я. А ведьма в смысле ведает, что делать. И ожоги как-то врачевала, обнаружил я в памяти и такой факт.
А вот Стригор матери не знал, ну и не тяготился этим.
А пока я опять боролся с наплывающим потоком воспоминаний, стараясь понять важное но не влезть в кучу деталей, из господского дома появилась троица комиссионеров, а из дома слуг, встав на пороге, показались как раз слуги.