Страх парализовал его, заставляя мышцы напрячься до боли. Он не мог позволить им забрать себя. Не мог.
Но вдруг из толпы раздался новый голос уверенный, спокойный, но при этом несущий в себе скрытый приказ.
Господа, позвольте мне разобраться с этим человеком самому. Думаю, нет необходимости пока привлекать милицию.
Мирослав вздрогнул и медленно повернул голову в сторону говорившего.
Из толпы вышел высокий мужчина, облачённый в идеально сидящий тёмный костюм. Он двигался уверенно, без суеты, а его взгляд был тяжёлым, внимательным, слишком изучающим. На фоне окружающих людей он выделялся не одеждой, не походкой, даже не словами, а самой своей аурой, той властью, что витала вокруг него, заставляя остальных инстинктивно уступать ему дорогу.
Альфы, державшие паспорт Мирослава, обменялись взглядами и нехотя отступили.
Конечно, товарищ, один из них кивнул, хотя в его голосе слышалась неприкрытая неохота.
Мирослав, чувствуя, как в его голове ещё сильнее закружились мысли, невольно выпрямился. Его взгляд встретился со взглядом незнакомца.
Мужчина смотрел на него так, словно уже знал ответ на все вопросы.
Толпа постепенно отступала, словно невидимая сила заставляла людей уступать дорогу человеку, который теперь стоял напротив Мирослава Миргородского. В этом мужчине не было ничего вызывающего, но его осанка, спокойная уверенность, скрытая, но ощутимая власть заставляли всех вокруг притихнуть. Его взгляд был пристальным, но не враждебным, изучающим, но не осуждающим. Он словно уже знал ответ на все вопросы, даже прежде, чем сам Мирослав успел их задать.
Мирослав судорожно сглотнул, чувствуя, как в груди нарастает странная смесь страха и облегчения. Этот человек, кем бы он ни был, смог одним лишь своим появлением остановить
в утреннем гуле, который теперь заполнял собой улицы. Кто-то бодро шагает на завод, откуда уже доносится гул станков, чей-то голос смеётся вдалеке, перекрывая шаги людей.
Но сам Мирослав чувствовал себя отрезанным от этого течения, лишённым даже самой малой связи с этим миром. Он двигался вслед за незнакомцем, ощущая себя беспомощным словно сорванным листом, унесённым в прошлое вихрем, который он не в силах понять. И только одно оставалось неизменным спина того, кто шагал впереди. Альфа. Его уверенность, неторопливость, незыблемость. В этой походке не было сомнений, только твёрдое знание пути.
«Куда он меня ведёт?», мысль вспыхнула, но тут же погасла в водовороте эмоций.
Этот человек мог быть кем угодно: влиятельным партийным чиновником, высокопоставленным военным, теневым игроком, чья власть простиралась за пределы слов. Но Мирослав знал наверняка с ним шли не просто так.
Москва вокруг продолжала жить: кто-то обсуждал успехи нового плана индустриализации, кто-то прилаживал красный транспарант к фасаду здания, ловко орудуя молотком, кто-то в рабочей спецовке сжимал в руках кусок хлеба, задумчиво глядя вдаль. Здесь всё казалось осмысленным, наполненным целеустремлённостью, напряжением, тяжестью строящегося будущего. Но каково было место Мирослава в этом мире? В этом раскалённом, движущемся, несущемся к горизонту настоящем?
Незнакомец шёл вперёд, не оглядываясь, но Мирослав знал он чувствовал его взгляд.
Мирослав шагал следом за незнакомцем, чувствуя, как утро Москвы постепенно погружает его в ритм чужой, но поразительно живой эпохи. В воздухе ещё витал ночной холодок, но солнечные лучи уже начинали рассыпаться золотистыми бликами по крышам домов, играя на стеклянных витринах булочных, где мелькали продавцы в белых передниках, раскладывая свежий хлеб на прилавки. Трамваи гремели, ссыпая пассажиров на оживлённые остановки, газетчики громко выкрикивали заголовки нового выпуска: «Сталин говорит: индустриализация наш путь в будущее!».
Лавочки у подъездов уже занимали пожилые омеги в кепках и с газетами в руках, одни увлечённо читали, другие спорили между собой, размахивая руками. Маленький омега наклонялся к ржавой калитке, из которой высовывался соседский мальчишка, задумчиво жующий кусок хлеба. Мирослав уловил короткий диалог:
А ты сегодня пойдёшь на площадь? Там концерт для рабочих будет!
Если отец отпустит буркнул мальчишка, разминая хлебный мякиш в пальцах.
Проходя мимо группы альф, стоявших возле дома с лозунгом «Пятилетка в четыре года!», Мирослав невольно замедлил шаг, улавливая разговор. Один из альф, высокий и широкоплечий, увлечённо объяснял что-то другим, размахивая руками.
Я тебе говорю, через год у нас будет метро! Настоящее, глубокое, подземное метро! По всей Москве можно будет ездить под землёй!
Ну-ну, лениво откликнулся второй, покуривая махорку. А мы вот на заводе ночную смену отработали, теперь вот думаем, как бы домой добраться
Москва тридцатых жила, дышала, двигалась своим ритмом. Она была полна разговоров, гомона, спешки, работы, споров, но главное уверенности в будущем, какой-то удивительной, твёрдой веры, что всё делается правильно, что завтра будет ещё лучше, чем вчера.
Не выдержав молчания, Мирослав решился заговорить.
Скажите Куда мы идём?
Незнакомец на мгновение замедлил шаг, слегка повернул голову, но не остановился.