Все, о чем я могла думать, было: «Бежать». Я должна бежать. Я должна увести Блу прочь отсюда. Но я не могла пошевелиться. Я чувствовала, как холодная тяжесть страха приковала меня к месту; так же, как и в детстве, когда я была маленькой девочкой и слышала грузную поступь отца, спускавшегося по лестнице топ, топ, топ его гнев, душащий нас, словно одеялом. Выглядывая из-за угла, видя, как он пинает маму под ребра и в лицо, я была не в состоянии заплакать, даже закричать. Годами я воображала, как в следующий раз, когда он тронет меня или ее, я по самую рукоятку всажу ему нож
в грудную клетку. Я представляла, как кровь, пузырясь, вытекает из раны; и каково это чувствовать и знать, что он, как и я, состоит из плоти и крови, костей и тканей, кожи на которой так же могут оставаться синяки.
Но каждый раз я столбенела, как опустевшая оболочка. Каждый раз я терпела: красный взрыв боли от удара, отдающейся в глазах; хватки и пощечины; грубые толчки в грудь.
- Давай, бежим! кричал мне Тэк с противоположного конца лагеря. Я ринулась к нему, не думая и не разбирая дороги, охваченная паникой, с Блу, заливавшей слезами мою шею, на руках. Сердце бешено колотилось в моей груди, и когда Стервятник появился откуда-то слева, я даже не заметила его, пока он со всей силы не ударил меня по голове дубинкой.
Я упустила Блу из рук. Просто уронила ее на землю, подползла к ней на коленях в грязи и попыталась закрыть собой. Я ухватила Блу за ее пижамные штанишки, подхватила и поставила на ноги.
- Беги, сказала я. Ну же! я подтолкнула ее. Блу плакала, и я подталкивала ее. Но она бежала так быстро, как только могла, хотя ее ножки все еще были короткими для этого.
Стервятник заехал ногой мне по ребрам, прямо в то место, где мой отец сломал мне их, когда мне было двенадцать. Из-за боли у меня потемнело в глазах и когда я перевернулась на спину, все переменилось. Звезды перестали быть звездами: они обратились в маленькие капельки воды на потолке. Пыльная земля превратилась в узелковый ковер.
А Стервятник в Него. Моего отца.
Глаза узкие, как щелочки, кулаки толстые, как кожаные ремешки, дыхание горячее и влажное. Его челюсть, запах, пот: он нашел меня. Он занес кулак, и я поняла, что все начинается по новой. Это никогда не прекратится, он не оставит меня в покое, а мне не удастся сбежать.
И Блу никогда не будет в безопасности.
Весь мир потемнел и замер.
Я и не поняла, как дотянулась до ножа, пока он не оказался глубоко между его ребер.
Тишина. Это все, что я когда-либо слышала. Каждый раз, когда я убивала. Каждый раз, когда мне приходилось убивать. Если Бог есть, думаю, ему нечего сказать на этот счет.
Если Бог есть, он давным-давно устал за нами наблюдать.
В палате, где собираются казнить сына Файнмэна, стоит тишина, прерываемая лишь редкими щелчками камер и гулом слов священника: «Но когда Авраам увидел, что Исаак стал нечистым, он попросил в сердце своем о защите»
Чистейшая, незапятнанная тишина: как что-то замаскированное, утаенное и недосказанное.
Тишина, нарушаемая лишь скрипом моих кроссовок по линолеуму. Доктор в раздражении оборачивается ко мне. Он растерян. Мой голос в этой огромной, просторной комнате звучит незнакомо.
Первый выстрел раздается слишком громко.
Я вспоминаю, как годы назад я сидела рядом с Тэком, когда его только-только нарекли этим именем. Помню тлеющие угольки золы в дровяной печи и тяжесть Блу на моих руках, которая теперь дышала спокойно. В соседней комнате забылись глубоким сном остальные, а где-то над нашими головами ветер шуршал листьями деревьев.
- Ты вернулся, сказала я. Я не думала, что ты вернешься.
- Я и не собирался, признался Тэк. Он выглядел совсем иначе в одежде, которую Грэндпа отыскал для него в кладовой более юный, более тощий. Его глаза были темными и бездонными. Я подумала, что он красив.
Я прижала Блу к себе покрепче. У нее все еще был жар, и она часто ворочалась во сне. Но ее дыхание наладилось и выровнялось; из груди больше не вырывались приглушенные хрипы. Впервые в жизни я осознала, что я одинока. Не только в хоумстиде, где все были заняты вопросами выживания, а не налаживанием дружеских связей: многие живущие здесь были гораздо старше меня, слегка ненормальными или же просто держались поодиночке. Еще до этого. В Ярмуте у меня никогда не было друзей. Я не могла позволить себе дружить с кем-то, не могла допустить, чтобы кто-то увидел, где я живу. Я не хотела, чтобы кто-нибудь обращал на меня внимание или задавал вопросы.
Одна. Я была одна всю свою жизнь. Почему ты передумал?
Он слегка улыбнулся:
- Потому что знал: ты думала, я просто сбегу.
Я в изумлении уставилась на него. Ты пересек Границу, ты рисковал жизнью чтобы доказать мне, что ты прав?
- Нет, сказал Тэк. Чтобы доказать, что ты не права.
Он улыбнулся шире. Его волосы пахли дымом от костра. Мне показалось, ты того стоишь.
И он поцеловал меня. Наклонился и коснулся губами моих; Блу была между нами, хранимая, точно секрет, и в тот миг я поняла: я больше не одна.
- Как ты? Лина запыхавшаяся, побледневшая. От шока, наверное. Ладони исцарапаны, на куртке кровь. Откуда ты?