Но мы хорошо обучили ее. И через пару минут я замечаю ее, направляющуюся вверх по улице, пригнувшуюся от дождя, который теперь превращается в мелкую морось. На ней незнакомая одежда, за исключением ветровки, которую она, вероятно, нашла в Убежище штабе первой группы Сопротивления. Ее походка все так же узнаваема: как легко она касается земли, слегка подпрыгивая при ходьбе, будто готовясь в любую секунду сорваться на бег.
Тэк видит ее в тот же миг, что и я, поэтому слегка сползает вниз по сиденью, словно боится, что Лина заметит нас. Но она слишком сосредоточена. Она слегка задерживается у входа в клинику, а затем проскальзывает внутрь.
В любой момент. Воздух в фургоне стоит влажный, и я чувствую, как моя кожа становится липкой. Окна запотели от нашего дыхания. Я едва успеваю подавить новый приступ тошноты: на это нет времени.
Спустя пару минут Тэк вздыхает и тянется за пиджаком, лежащим свернутым между нашими сиденьями. Он расправляет его и с трудом просовывает руки в рукава. Он так забавно смотрится в нем, как медведь, наряженный в цирковой костюм. Но об этом я умалчиваю.
- Готова?
- Не забудь вот это, я протягиваю Тэку маленькое ламинированное удостоверение. Оно старое, покрытое пятнами, и фотография на нем практически неразличима что, в общем-то, нам на руку, потому как его настоящий владелец, доктор Говард Риверс, был на двадцать фунтов тяжелее и десять лет старше, чем Тэк.
Опять же, Говард Риверс на самом деле был не Говардом Риверсом, а Эдвардом Кауффманом, уважаемым доктором из Мэйна, работавшим над тем, чтобы уберечь от делирии наши дома и школы. У доктора были связи в аппарате губернатора, который финансировал медицинские центры в самых бедных частях города. Тем не менее, в тайне он являлся противоречивой личностью и крайне радикальным членом сопротивления и был известен тем, что подпольно делал аборты неисцеленным, которые забеременели и отчаянно пытались это скрыть.
Он годами создавал фальшивые удостоверения для ненастоящих докторов, помогая таким образом увеличить поставку медикаментов и антибиотиков в Дебри.
Настоящий Эдвард Кауффман мертв уже два года. Он был пойман полицейскими во время оперативного эксперимента и казнен через две недели. Но большинство из его фальшивых имен и удостоверений личности уцелело. И они до сих пор в обиходе.
Тэк крепит ламинированную карточку к пиджаку: Как я выгляжу?
- Как врач, отзываюсь я.
Он смотрится в зеркало заднего вида и безуспешно пытается пригладить свои волосы.
- Не забудь, напоминает мне Тэк. Парковка на Двадцать четвертой улице. Я буду
ждать вас там.
- Хорошо, я стараюсь игнорировать странное ощущение у себя в животе: большее, чем тошнота. Это нервное. Ненавижу нервничать, это проявление слабости. Это напоминает мне о прошлом, о звенящей тишине моего старого дома и назревающей, растущей буре отцовского гнева.
Каждый раз, убивая кого-либо, я представляю себе его лицо.
- Будь осторожна, Рэй. На секунду я вижу перед собой Майкла, мальчика, которого больше никто не может видеть. Лицо открытое, как у ребенка. Испуганное. Лучше бы ты предоставила всю трудную работу мне.
- А мне тогда какое удовольствие? приложив ладонь к губам, я кладу ее на грудь Тэка. Это наш знак. Ни один из нас не отличается сентиментальностью, да и к тому же, это слишком рискованно целоваться здесь, в Зомбилэнде. Увидимся на той стороне.
- На той стороне, эхом откликается он и, выскользнув из фургона, быстрым шагом пересекает улицу.
Я отсчитываю шестьдесят секунд, привожу в порядок свою одежду, повернув зеркало, осматриваю зубы. Нащупываю спрятанный в кармане куртки пистолет и проверяю карманы джинсов. Все в порядке. Все на месте. Отсчитываю еще шестьдесят секунд, что помогает мне справиться с нервами. Бояться нечего.
Я знаю, что я делаю. Мы все знаем. И очень хорошо.
Иногда я представляю, как я и Тэк рушим весь план проигрываем войну, всю эту борьбу, противостояние. Говорим «прощай», «увидимся нескоро». Мы отправляемся на север и там сооружаем свой хоумстид, вдали от всех и вся. Мы умеем выживать. Мы смогли бы. Ставили бы ловушки и силки для дичи, удили рыбу, выращивали овощи. Обзавелись бы целой кучей детишек и представляли бы, что другого мира не существует. Пусть он хоть взорвется, мне все равно.
Мечты.
Прошло уже больше двух минут. Я открываю дверь фургона и спрыгиваю на обочину тротуара. От дождя не осталось и следа теперь на улице стоит туман, а по водостоку по-прежнему хлещет вода, унося с собой смятые кофейные стаканчики, окурки, рекламные листовки.
Когда я толкаю входную дверь клиники, то словно попадаю в другой мир: плотный зеленый ковер, начищенная до блеска фурнитура, огромные настенные часы, отсчитывающие время. Не самое худшее место, чтобы умереть, как по мне.
Тэк стоит у стойки ресепшен, постукивая по ней пальцами. Он вскользь оглядывает меня, когда я вхожу в помещение.
- Прошу прощения, доктор, лаборантка, сидящая за столом, яростно жмет на кнопки телефона. Ее толстые пальцы унизаны тяжелыми кольцами, глубоко врезающимися ей в кожу. Проверка сегодня? Должно быть, какая-то ошибка