Нью-Йорк 1928 года ударил по моим чувствам, как симфония, исполняемая слишком громко.
Улица кипела жизнью. Автомобили Ford Model T и Packard с их характерными высокими капотами и блестящими радиаторами медленно двигались в потоке, выпуская клубы сизого дыма. На перекрестке полицейский в форме и белых перчатках регулировал движение свистком и энергичными жестами.
Я решил пройтись пешком до станции метро. Хотелось увидеть, почувствовать, вдохнуть этот Нью-Йорк город, стоящий на пике процветания, не подозревающий о приближающейся катастрофе.
Мимо прошла группа девушек, смеясь и болтая. Короткие стрижки «боб», яркие платья с заниженной талией, жемчужные нити типичные «флэпперы» эпохи джаза.
Одна бросила на меня оценивающий взгляд и улыбнулась. Я слегка приподнял шляпу в ответ, вспомнив манеры этого времени.
На углу мальчишка в кепке и коротких штанишках размахивал газетами.
Экстра! Экстра! Фондовый рынок бьет рекорды! Президент Кулидж обещает вечное процветание! Всего пять центов!
Я подошел к нему и протянул монету.
Держи, малыш.
Спасибо, сэр! он ловко сунул мне свежий выпуск «New York Times». Хорошего дня! Покупайте акции, пока не поздно!
Покупайте акции, пока не поздно Ирония была настолько горькой, что я едва удержался от смешка. Если бы он только знал, что произойдет в октябре следующего года.
Я шел по улице, разглядывая витрины магазинов. Ценники вызывали когнитивный диссонанс.
Мужской костюм за двадцать четыре доллара девяносто пять центов, женские туфли за пять долларов, фунт кофе за тридцать девять центов. Для 1928 года это немалые суммы, но по меркам двадцать первого века просто смехотворные.
Перед кинотеатром красовалась афиша: «Крылья» с Кларой Боу. Первый фильм, получивший «Оскар» за лучшую картину. Я помнил эту историческую деталь из курса киноискусства в колледже.
На другой стороне улицы художник
рисовал карикатуры. Группа зевак окружила его, восхищаясь мастерством. Через дорогу мужчина в фартуке выкатил тележку с хот-догами, и аппетитный запах напомнил, что я не завтракал.
Один, пожалуйста, сказал я, протягивая монету.
С горчицей и луком, сэр? спросил продавец с сильным итальянским акцентом.
Да, все как обычно, ответил я, надеясь, что «обычное» для Стерлинга совпадало с моими предпочтениями.
Продавец ловко завернул хот-дог в бумагу и протянул мне.
Вот, наслаждайтесь! Эй, вы же тот парень с Уолл-стрит, верно? Каждое утро проходите здесь.
Да, это я, кивнул я, откусывая горячий хот-дог. Вкус был ярче, насыщеннее, чем в моем времени. Никаких искусственных добавок, все натуральное.
И как там дела на бирже? подмигнул он. Мой кузен вложил сбережения в General Electric. Говорит, к следующему году станет богачом!
Я чуть не поперхнулся. General Electric После краха их акции упадут на восемьдесят три процента. Кузен этого человека потеряет почти всё.
Рынок выглядит стабильно, осторожно ответил я.
Стабильно? рассмеялся продавец. Он же растет как на дрожжах! Моя жена говорит, что я дурак, что не вкладываю деньги. Может, и правда стоит рискнуть, а?
Что я должен был сказать? Предупредить его? Кто поверит стажеру, предсказывающему финансовый апокалипсис в разгар экономического бума?
Никогда не инвестируйте больше, чем готовы потерять, сказал я наконец. Это первое правило Уолл-стрит.
Продавец кивнул, но я видел, что мой совет не произвел впечатления. Эйфория слишком сильна.
На входе в метро меня встретил очередной символ эпохи.
Щеголеватый мужчина в твидовом костюме играл на саксофоне. Мелодия «Aint Misbehavin»' Фэтса Уоллера наполняла воздух игривыми нотами джаза. Несколько прохожих бросали монеты в открытый футляр от инструмента.
Я спустился в подземку, такую непохожую на метро моего времени. Плитка сияла чистотой, деревянные скамейки были отполированы до блеска.
Никаких граффити, никакого запаха человеческой массы. Все дышало порядком и оптимизмом эпохи.
Я опустил пятицентовую монету в турникет и прошел к платформе. Поезд подошел с характерным лязгом и скрежетом. Старинный, с округлыми формами и деревянными сиденьями внутри.
Внутри вагона царила типичная утренняя атмосфера. Мужчины в костюмах и шляпах, погруженные в газеты, женщины-секретарши в скромных платьях, спешащие на работу.
Я сел рядом с пожилым джентльменом, который дружелюбно кивнул мне поверх газеты «Wall Street Journal».
Доброе утро, молодой человек. Направляетесь в финансовый район?
Да, сэр, ответил я. Работаю в «Харрисон и Партнеры».
Ох, у Роберта Харрисона? его брови поднялись. Непростой человек, но чертовски умный финансист. Вам повезло попасть в его фирму.
Я только стажер, сэр.
Все с чего-то начинают, философски заметил он. Я вот начинал рассыльным в банке сорок лет назад. А теперь владею собственной страховой компанией. Он протянул руку. Генри Уилкинсон.
Уильям Стерлинг, я пожал его руку.
Стерлинг? он нахмурился. Ваш отец не Эдвард Стерлинг из текстильной промышленности?
Мое сердце замерло на мгновение. Надо же. Этот человек знал отца Уильяма?
Да, сэр. Вы были знакомы?
Не лично, но я слышал о его несчастном случае. Печальная история.
Он замолчал, словно хотел что-то добавить, но передумал.