А с ним, что?
Чем болен?
В ледяной реке искупался, воспаление легких
Пока выделим койку второго разряда, дальше поглядим по состоянию.
Эту ночь Георгий провел в калейдоскопе полудремы. В одну секунду перед ним стояла его возлюбленная Лиза почему-то в одном светлом платье зимой с босыми ногами на снегу. Она загадочно улыбалась, как вдруг на нее пламенем обрушился немецкий «чемодан». Сквозь клубящийся дым Георгий пытался разглядеть ее. Он протянул руку к стоящему спиной силуэту. Человек резко развернулся, и Георгий в ужасе отпрянул. На него смотрел обгоревший и окровавленный поручик Лемешев. Он схватил Георгия за рукав и начал сжимать его крепче и крепче. Артемьева сковало ледяным ужасом. Он зажмурился и открыл глаза, как вдруг видение исчезло. Перед глазами была лишь больничная палата, переполненная звуками храпа раненных. Артемьев нащупал рукой нательный крест и начал шептать про себя молитву, пока вновь не забылся.
Каждый день Артемьеву ставили уколы. Лихорадка вскоре спала, и он начал идти на поправку. Время в госпитале тянулось долго, текло, словно медленный застывающий ручеек. Артемьев изредка поддерживал разговор с остальными раненными, в основном же держась особняком, пребывая в некой отстраненности, глубоко погружаясь в собственные думы.
Георгию пришло в голову, что он и вовсе успел позабыть о том, что такое мирная жизнь, что такое стоять на месте без маршей, идти не в строю, не слышать визг снарядов и свист пуль. Большинство из тех, кто не остался калекой после ранения, были рады пребыванию в госпитале и тому спокойствию, которое он им предоставлял. Но Георгию было не по себе, какое-то странное чувство скуки, словно назойливый зуд, преследовало его повсюду. Он пробовал писать письма, но раз за разом комкал и выкидывал их в ведро. День ото дня Артемьев слонялся по коридорам, подшучивая над сестрами милосердия, проходившими мимо, отчего они застенчиво хихикали, но делал это скорее дежурно, без особой радости, чтобы хоть чем-то развлечь себя.
Все было буднично, рутинно и однообразно пока в один из дней Артемьеву не принесли почту. Почтальон вручил Георгию два конверта. От дядюшки и от Лизы. Последний раз Георгий писал им несколько месяцев назад после боя у фольварка Калишаны-Камень. Артемьев засомневался какой из конвертов открыть вперед, а, была не была. Пусть первым будет дядюшка, хорошее оставим на потом, подумал Георгий и распечатал первый конверт.
Артемьев развернул ровно сложенный лист бумаги, где очень аккуратным почерком писал ему Ефрем Сергеевич:
«Дорогой мой племянник!
Весьма рад был получить от тебя весточку и знать, что ты жив и здоров. Я сердечно поздравляю тебя с повышением в звании и первой наградой.
У нас все спокойно настолько, насколько это возможно в военное время. В городе устроили лагерь военнопленных, которых держат под строжайшей охраной. Цены поднялись, мужиков мало, трудятся все больше женщины. Твой братишка за время твоего отсутствия подрос, стал весьма серьезен и ответственен. Своей матушке он помощник и заступник.
Мои дела идут хорошо. Помогаю нашей славной армии, все производство и торговля работают на нужды фронта. Доходы несколько упали, несмотря на подорожание цен, но я не жалуюсь. Мне на старость хватит с лихвой.
Прошу тебя Георгий, будь осторожен на войне! Не подставляй понапрасну под меч свою главу. Мы с твоей матушкой горячо тебя любим и ждем!
Ефрем Артемьев.»
К горлу Георгия неожиданно подступил
твердый ком. Он положил первое письмо рядом с собой на койку и с предвкушением развернул второе.
«Георгий, любимый!
Жду тебя и очень переживаю. Молюсь о тебе каждый день Пресвятой Богородице и Иоанну Войну.
Спешу сообщить, что покидаю Петроград. Это прекрасный город, но я не могу больше оставаться на содержании чужих людей. Те деньги, что ты оставлял, я отослала матушке и тятеньке, прости меня за это.
Должна также сказать, что война пугает меня до ужаса до мурашек! Я встретила одного мудрого старца, который сказал, что война положена нам за грехи и мы должны их отмолить как можно скорее. Он говорит, что Богу важна молитва каждого человека, даже такого маленького, как я.
В ближайшее время мы поедем с ним в Томск, там я намереваюсь поселиться в особой коммуне в одной заброшенной деревеньке, созданной сиим достопочтенным и мудрым старцем. Мы хотим жить отдельно от мира и погрузиться в молитву о нашей многострадальной земле. Там собрались идейные люди и просветители! Все они скованны едиными помыслами о равенстве, братстве и спасении души, как отдельно взятого человека, так и всего нашего общества.
Не стоит меня искать, мой возлюбленный Георгий, я сама выбрала этот путь и с полной решимостью намереваюсь пройти его до конца.
У Артемьева по коже мелкими уколами пробежал мороз. Удалиться в коммуну? Равенство и братство? Что это еще за дикая помесь социализма и религии под лозунгами французской революции? Лиза была набожна, как и большинство людей, кого знал Артемьев, но никто из них не уж точно не стал одновременно социалистом, насколько ему было известно. Эта новость повергла Артемьева в смятенье. Ему во чтобы то ни стало захотелось увидеть и, хотя бы поговорить с Лизой, вызнать, что у нее на уме. Георгий принялся суетливо перечитывать письмо, как вдруг в палату твердым шагом зашел генерал-майор Верцинский.