Все рассыпались, разбежались по обширной опочивальне, заглядывая в темные углы, под кровать... Длинные тени задвигались, заколебались на стенах, на потолке.
А! вырвался у Скарятина короткий испуганный возглас. Побледневший, дрожащий, он указывал
рукою на ширму около камина, придвинутую почти вплотную к стене.
Внизу видны были... ноги.
Голые белые ноги в ночных изношенных туфлях. Ступни повернуты беспомощно, в каком-то косом направлении друг к другу. Казалось, они неживые.
Все замерли. Шевельнуться остерегались. Наконец кто-то, осмелев, осторожно потянул за краешек ширму... и медленно отодвинул ее.
Император Павел Петрович в длинной рубашке, в ночном колпаке стоял, прислонившись к стене, упираясь плечом в зало́м камина, вытянувшись во весь свой маленький рост и, видимо, стремясь вдавиться внутрь этой стены, раствориться в ней, сгинуть, исчезнуть... Голова была плотно вдвинута в угол между стеной и камином.
Он не повесился?.. еле слышно спросил сзади Николенька. Никто ему не ответил.
Быть может, он в столбняке?.. Глаза императора, вытаращенные, неподвижные, смотрели вперед, неизвестно на что. Громадные ноздри маленького вздернутого носа раздуты. Признаков дыхания не заметно. Маска... упырь...
Опять все замерли, ожидая. Долго, невыносимо долго длилось молчание. Князь Платон держал в дрожащих руках перо и акт отречения.
Наконец Скарятин поднял пустые ножны от палаша, медленно, не подходя, протянул их вперед и, видно боясь, легонько толкнул ими два раза в плечо государя. Тень от ножон повторила на стене те же движения.
В ответ ни единого звука. Даже ресницы монарха не дрогнули.
У князя Платона выскользнуло из рук гусиное перо с золотым наконечником и упало.
И от этого слабого звука император вдруг передернулся. С визгом, отчаянным, раздирающим душу, сорвался с места и, низко склонившись вперед, бросился на заговорщиков, стремясь головой раздвинуть ряды.
Уйдет, уйдет... уйдет... Лови!.. Лови!.. Так кричат на охоте доезжачие при облаве на зверей. Тени запрыгали бешено, закувыркались по стенам. Кто-то опрокинул ночник, он упал и погас. Все погрузилось в полную темноту... слышалось только беспорядочное топотание ног...
Лови, лови, лови, лови, лови, лови...
Александр, стоявший у самой двери, быстро захлопнул ее и прислонился к ней спиною, расставив ноги для твердости.
Николенька, держи дверь вместо меня. Я за свечою схожу.
Быстро шмыгнул в библиотеку, схватил одну из зажженных свечей и вернулся.
Императора тем временем отбросили обратно к стене. Он сжался, сгорбился, словно превратился в комочек, исподлобья разглядывая заговорщиков одного за другим, одного за другим, словно старался запомнить.
Ваше величество, довольно дурачиться! деловито и властно сказал Беннигсен. Князь Платон Александрович, сейчас не время дрожать. Прочтите ему манифест.
Sire! Вы арестованы... Князь Зубов, вместо того, чтобы читать, начал сбивчиво говорить выспреннюю речь по-французски. Мы пришли предложить вам от престола отречься и назначить преемником старшего сына-наследника. Неприкосновенность вашей личности обеспечена. Почетное содержание до конца ваших дней гарантируется государством. Сопротивление бесполезно. Прочтите манифест отречения и подпишите. Покоритесь судьбе.
Павел Петрович неожиданно выпрямился, пытаясь принять царственный облик.
Я!.. Вы меня?.. Я... законный монарх... помазанник божий!.. Рука стала подниматься вверх по-пророчески, и тень на стене повторяла все эти движения. Кто смеет?.. Великий магистр, протектор Мальтийского ордена... Трон, священный алтарь... Я и бог... бог и я...
В Белой зале, а вернее еще где-то дальше, послышались возбужденные голоса, топот ног, бряцание ружей. Зубов вздрогнул и в панике бросился к выходу. С ним несколько других заговорщиков.
Но их опередил Беннигсен: двумя прыжками преодолел он расстояние до дверей и, сменив Александра, встал перед ними с обнаженным палашом, властный, жестокий, как Командор, пришедший за душой Дон Жуана.
Ни с места! сказал еле слышно. Зарублю каждого, кто осмелится отступать. Презренные трусы!
И запер двери на ключ.
Господа! воскликнул, вдруг разъярившись, Николай Зубов. Так от безумца вы никогда не добьетесь разумного. Вот каким языком надо с ним разговаривать! И, зажав в кулаке свою массивную табакерку, Зубов наотмашь ударил ею по виску императора.
Тот пошатнулся, хотел удержаться за письменный стол, вцепился судорожными пальцами в решеточку из слоновой кости. Но она поломалась. Осколки точеного белого парапета с вазочками посыпались на паркет. А вслед за ними рухнул и сам император.
Во входные двери кто-то осатанело стучал. Вокруг Павла, пытавшегося снова встать на ноги, сгрудились заговорщики.
Шарф! кричал чей-то голос.
Шарф! Дайте шарф.
Скарятин начал поспешно снимать с себя шарф. Аргамаков бросился к кровати государя, где висели два шарфа. Три серебристых змеи взвились в воздухе, и одна из них опутала шею Павла Петровича. В двери продолжали стучать.
Воздуху! Воздуху! кричал Павел Петрович, успевший просунуть руку между шарфом и шеей.
Ах, как он кричал! Как невыносимо кричал!.. Александру хотелось уши заткнуть.