Вооружены разнообразно, но серьёзно тут и винтовка «Маузера» со снайперским прицелом, и трёхствольное охотничье ружьё с внушающим почтение калибром. На рукавах белые повязки, уже легче
Моряк на финском отвечает Петер Ульрих, а дальше я понимаю через пятое на десятое, Гражданские домой идти
Ступайте! коротко приказывает старший из белоповязочников, шевельнув дулом ружья, Да осторожней там! Снаряд, он гражданства не разбирает.
Эрик, до того державшийся напряжённо, переглянулся с несколькими товарищами-шведами и заговорил сперва на финском, и почти тут же перескочил на шведский, который я понимаю достаточно хорошо
и понимаю, что наши пути расходятся. Нюансы не улавливаю, но это какой-то шведский центр чего-то там и принимают, что характерно, только шведов. Взмах рукой, скупые кивки и они пошли своей дорогой, ну а мы, не-шведы своей. Семь человек.
Настроение слегка подтухло, хотя винить шведов я не могу Да и в чём?!
Короткая перебежка через широкую улицу, и как же, зараза такая, мешает принайтованный за спиной чемодан! Чемодан, саквояж, ледяная грязь под ногами, кроваво-тухлый рассвет, пробивающийся через грязно-серые облака и дым многочисленных пожаров
а ещё стрельба. Снаряды стали рваться на улице, оставляя глубокие воронки и разрушая при попадании целые дома. Сердце колотится, дыхание давным-давно запалённое
Бегом упасть в воронку, переждать. Рядом тяжело дышит Петер, лицо у него багровое, предынсультное. А я, ещё не отошедший толком от простуды, немногим лучше. Да ещё чемодан
Гулко бахают взрывы, слышны пулемётные очереди, потом взрыв Затишье.
Киваю механику и встаю, подавая тому руку и помогая подняться. Вместе вылезаем из ямы, и ноги, чёрт подери, подгибаются! А ещё я ни черта не могу понять, где же мы находимся?! Вчера попытался привязаться к карте, и вроде как получилось, но после
После были закоулки и проулки, пробежки по железнодорожным путям, воронки и разрушенные дома, изменившие облик города. Могу только догадываться, да и то примерно!
Обстрел прекратился, и мы припустили со всех ног. Выбрались
стоять! Стоять, суки! Ну! и лязг взводимых затворов. Не сразу понимаю, что сперва приказали на русском.
Кто такие? фу ты, ну ты бескозырка, расстёгнутый ворот и взгляд человека, привыкшего убивать. Зрачки огромные[i], шрамированная щека дёргается, и ах, как ему хочется нажать на курок или ткнуть штыком в живое[ii] А за ним шестеро товарищей, и все, что характерно с винтовками!
Моряки! мешая морской балтийский жаргон с дрянным английским, быстро отвечает Петер Ульрих, и едва заметно запнувшись, добавляет:
Датчане!
Федулов! Ну-ка, братка, обыщи их, не то приказывает, не то просит шрамированный. Чёрт их знает, как там у анархистов с приказами или кто они там?
Ну-ка один из моряков, отдав винтовку товарищу, опершемуся на них, как на костыли, как-то очень ловко зашарил по карманам Густава, красивого и щеголеватого парня, одетого с претензий на шик. В понимании выходца из низов, разумеется.
Р-раз и серебряные часы меняют хозяина, а ещё один р-революционный матрос, отставив винтовку по примеру товарища, обшаривает механика. Я ставлю на землю саквояж и снимаю чемодан, поводя плечами.... как же я устал!
жирные караси! слышу возбуждённый говорок одного из моряков, Ваня, ей-ей, да не убудет с них!
Да отдай же ты, чёрт ткнув механика под ложечку, он хватает того за руку, и вывернув кисть, пытается содрать массивное обручальное кольцо, намертво приросшее к толстому пальцу, ишь, жадоба какой!
Не все революционные матросы согласны с экспроприацией ценностей их чужих карманов, но
Да какие они моряки! напоказ горячится Федулов, сдирая кольцо, Буржуи! Как есть, буржуи замаскировавшиеся!
прекратить! слышу издали, и вижу торопливо приближающуюся фигуру в долгополом кожаном плаще, Товарищи матросы, проявите революционную сознательность
Ряба? Ты? спотыкается комиссар на полуфразе.
гнида! с силой тычет один из матросиков наганом в грудь Панде, Я тебя
а тот, так и не протрезвевший, толкает революционного матроса в грудь в ответ и
выстрел! Наверное, случайный
Но уже вздёргивается к обтянутому бушлатом плечу «Мосинка» с примкнутым штыком, и события ускоряются многократно!
Тычется в ладонь деревянная рукоять финского ножа, миг
и комиссарское горло прочерчивает узкая красная полоса! До шейных позвонков.
А я уже делаю шаг вперёд, и подбив рукой винтовку вверх, вбиваю лезвие ножа в глазницу усатому, зверски ощерившемуся матросу, и
Время, время!
пытаюсь подсечкой уронить третьего, но не удержавшись, падаю вместе с ним. Но я мягко, а тот бревном на брусчатку!
Ещё в падении успеваю заметить, как Ульрих Петер, повалив Федулова, ещё недавно выворачивавшего ему руку, вбивает его голову в брусчатку мостовой. Раз, другой
В падении, извернувшись самым немыслимым образом, ухожу от длинного, неумелого штыкового укола. Не учат моряков штыковому бою, и хорошо, что не учат!
Тут же, оттолкнувшись ногой от всё ещё бьющегося в агонии комиссара, не вставая, проскальзываю матросу с винтовкой между ног и режу внутреннюю поверхность бедра. Раз, другой а потом вбиваю нож в пах!