Вера смеется, стягивая с головы платок, волосы у нее короткие, едва достают до плеч, но густые, гладко-черные, как смола. Где-то внутри заскреблись подозрения: на руднике Кин-Крид нас ждали, единственной, кто мог передать
сведения о вылазке мятежников, была она. Не потому ли напросилась с нами
Мы садимся за длинный стол. Шику от неловкости глядит в скатерть, очерчивая пальцем расшитые цветы. Напротив нас Таня, наряженная в смешное розовое платье, в накинутой на плечи шубке, гладит толстую серую кошку. Повстанцы и освобожденные звенят рюмками, празднуя свободу, их пламенные речи и взгляды наполняют простое слово необычайно острым, мучительно-счастливым смыслом. Я пригубливаю водки за свою собственную свободу за скорое освобождение мира от двух бесчеловечных монстров: Алвано и Камфу.
Потом все наваливаются на еду, за разговорами пустеют кувшины и блюда. Наступают ранние осенние сумерки. Сергей негромко беседует с одним из освобожденных. Танюшка, о чем-то шептавшаяся с Матвеичем, вдруг возникает предо мной. Толстая кошка выскальзывает из ее рук и мягко шлепается на землю.
Я приглашаю вас на танец, Дан, голосок дрожит, будто девчушка вот-вот заплачет.
Матвеич растягивает меха, мелодия разливается по опустевшему почти двору, и мне остается лишь согласиться. Поднимаюсь, она глядит снизу вверх, маленькая и решительная. Беру ее холодные ладошки, украдкой косясь в сторону командира повстанцев, моя ладонь опускается на девичью талию. Никогда еще я так не смущался, танцуя с девушкой, да и девушек таких нет в Ориме. А я больше не солдат прославленной имперской армии, а разыскиваемый международный преступник.
Танюшка кусает губы и дышит так часто, будто задыхается. Странная какая, за месяц даже не заговорила ни разу, а тут И что с ней делать прикажете?
Еще одна пара присоединяется к нам Вера и Сергей. Вальсируют красиво: командир немного неумело, а хозяйка наша с неуловимой грацией светской женщины. Волосы ее свободно спадают на плечи, точеная шея изгибается в такт музыке. За ее домашним обликом я даже не замечал, что Вере едва ли больше тридцати. Сомнения терзают меня все сильнее, забываю даже о Танюшке, но девочка тут же напоминает о себе, доверчиво прижимаясь к моей груди. Черт! Только бы Сергей не заметил!
В лесу темнеет. Музыка все льется, танцующих становится больше. Я смиряюсь с судьбой и, бережно придерживая Таню за талию, думаю о своем.
Истошный крик выдергивает меня из путаных мыслей, как из сна.
Ты! Поганая нелюдь! Отпусти, тваааарь
Отстраняя Танюшку, бегу на крик, за мной еще кто-то (наверное, Сергей и Вера). Ох, не надо было оставлять Шику без присмотра! Ведь на минуту
Толпящиеся повстанцы пропускают меня. Возле опустевших, но еще не убранных столов, замер Шику ссутулившийся, весь какой-то скрюченный, как испуганный котенок. Чуть дальше корчится здоровяк Гера, его тело неестественно выгнуто, руки и ноги вывернуты под невероятными углами. Гера орет благим матом, ярость его сменилась страхом, а ругань нечленораздельным завыванием.
Прыгаю вперед, обхватывая Шику за ноги обеими руками, подминаю мальчишку под себя. Спину, икры стягивает судорога, меня колотит, будто наступил босой ногой на оголенный провод.
Шику это я, выдыхаю с рвущимся из груди кашлем.
Мальчик стонет сквозь стиснутые зубы я сильно его прижал. Судорога отпускает и меня, и Геру.
Аааа, урод! Гера воет, как бешеный пес. Встает с грозным видом, лицо перекошено, но на плечах у него повисают Костя с Федей.
Серега, эта нелюдь Надо пристрелить его, че вы все стоите, это же дикий зверь!
Ты сам как зверь, Сергей встает между драчунами, мальчик без повода не полезет.
Дай, я сам его снова рвется Гера, разметав держащих его мятежников.
Не срамись! сердито прикрикивает командир. Мало чести ребенка убить! Иди, проспись, завтра поговорим.
Только тут я понял, что Гера пьян, как говорят русы, «в дупелину». Его налитые кровью глаза бестолково шарят по толпе.
Да вы че, ребята? изумленно роняет Гера, в сердцах машет рукой и нетвердой походкой бредет в темноту.
Шику стоит, потупив глаза. Я взъерошиваю короткие волосы на его макушке, он коротко вздыхает. Мы направляемся домой, не оглядываясь, да никто и не пытается нас остановить.
Раскуриваю сигарету, немного успокаиваюсь.
И чего ты взъелся на дурака этого? Позвал бы меня.
Шику молчит, он кажется таким маленьким и одиноким. Как же ему тяжело тут, наверное, под ледяными ненавидящими взглядами. Не надо было оставлять его одного, знал же, парнишку любой может обидеть, а потом этому любому сильно не поздоровится.
Нар-одар сердится?
Да за что? усмехаюсь я, всегда хамам морды бил, бью и тебе советую.
Лукавая улыбка озаряет хмурое лицо мальчишки.
=== Глава 15 ===
На другое утро мы с Шику отправились на стрельбище. Я твердо решил не выпускать нарьяга из виду ни на минуту.
Солнечно. Сосны стоят, как золотые праздничные свечи. Шику бежит вперед, а я не спешу, курю, сунув руки в карманы, и думаю. За два месяца мятежники разорили три рудника и перебили охрану, сопровождавшую караван рабов. Когда, в какой момент лопнет терпение у Алвано? И что будет, когда полки наемников и нарголльской нечисти обрушатся на лесное селение? Будет даже не битва бойня. При всем уважении к Сергею его мятежники не годятся для серьезных военных действий. До сих пор спасала неожиданность, с которой совершались вылазки, но с приходом командора Нарголлы у повстанцев не останется шансов.