- Недавно купил, - пояснил Кузьма, садясь за руль. - Эдик, давай рядом, по дороге еще кое-что расскажешь. Юрик, а ты назад.
До Москвы мы доехали быстро. Кузьма, осторожно руля по шоссе, размышлял вслух:
- Эдик - парень душевный, добрый, только вот постоянно какая-то ерунда с ним случается. Я сколько раз ему говорил: "Не надо пить со всеми, кто предлагает!". А он мне: "Да обидятся же!". Говорю: "Ну и пусть, а тебе-то что? Они тебе никто, из звать их никак. Обидятся - сами виноваты. На обиженных воду возят!". А еще ему недавно режим поменяли - на строгий перевели. А там свои законы - паханы, блатные, вот это все. На "перо" посадить - как за здрасте. Погоди минутку, сейчас выйду позвонить. Мне Софья Фроловна один номерок дала, на крайний случай. Вот, кажется, этот случай и наступил...
Кузьма остановился, вышел из машины у метро и пошел по направлению к телефонному автомату. Мы с Юркой тоже вышли.
- Как думаешь, обойдется? - спросил я у Юрика, который
тем временем закуривал сигарету.
- Не знаю, - пожал он плечами, - хотелось бы верить. Я не бывал, конечно, на зоне и ни за что не хотел бы там побывать, но порядки там, говорят, жесткие.
- И что, нельзя никому пожаловаться?
Юрик горько ухмыльнулся.
- Кому ты будешь жаловаться, Эдик? Ты прямо как Стрельцов, будто ребенок. - Пожалуешься - еще сильнее бока намнут. Кузьма вот только через Софью Фроловну какой-то секретный канал связи нарыл. Будем надеяться, что нам подфартит.
Через несколько минут Кузьма вернулся и кивнул:
- Порядок, все передал. До Эдика точно доведут. Ну а там - его дело, прислушается или нет. Поехали! Эдик, раз такое дело, довезу тебя прямо до твоей общаги! Юрка, ты едешь?
- Не, езжайте без меня! - махнул рукой Юрик. - Я в метро, к Маринке спешу, так быстрее будет!
Кузьма довез меня до дома и тепло попрощался, пожав руку. В его глазах, как и в моих, был один и тот же вопрос: "Успеем ли?"
Глава 17. Новый год в шузах
- Что? - подскочил я. - Меня зовут?
Уже несколько дней прошло с тех, как я свалился нежданным гостем на спортивную базу в Тарасовке. К счастью, футболисты "Торпедо" - Валя по прозвищу "Кузьма" и Юрка - поверили в мои россказни и не сочли меня сумасшедшим. Кузьма сказал мне, что предупредил Эдика об опасности, и с тех пор я ждал новостей - хоть каких-нибудь. Настя, моя девушка, дала слово, что обязательно позвонит мне, как только станет что-нибудь известно. Юрик, Настин брат, обещал ей все передать. Но Настя все не звонила, а когда я, улучив минутку, набирал ей сам с вахты, грустно говорила, что пока все по-прежнему. Мне было не по себе оттого, что она томится взаперти, и я ничем не могу ей помочь. Эх, родоки - они и есть родоки, что в пятнадцатом веке, что в двадцатом, что в двадцать первом.
Засыпая вечером на своей жесткой и уже ставшей привычной панцирной кровати, я не находил себе места от беспокойства... Как-то там выкручивается мой бедолажный тезка Эдик, который еще недавно был баловнем судьбы и надеждой советского футбола, а теперь ходит строем в ватнике и штанах с номером на груди? Удалось ли мне хоть как-то помочь ему?
- Да, Эдик, зовут, - рассмеялся товарищ. - Это я тебя только что позвал. Опять замечтался? Ждешь, пока твоя любезная тебе позвонит? Ты помогать-то будешь мне али нет? Я и так сегодня, как Золушка из сказки, кручусь: полы в комнате надраил, всю посуду помыл и в магазин за хавчиком сходил, пока ты у своей Насти под окном стоял. Так что твоя задача до восьми вечера - оливье сделать и елку украсить. Майонез возьмешь у Сашки из восьмой комнаты - он у нас недавно сахар брал. Так что за ним должок.
Приятель был не в курсе моего последнего сновидения. Я держал данное футболистам слово и ничего никому не рассказывал об этом, как и о существующем секретном канале связи с тюрьмой, где отбывал заключение Стрельцов. Я хорошо понимал: одно неосторожное слово - и этот канал будет перекрыт, и бедной Софье Фроловне останется получать только тщательно выверенные и прочитанные начальством письма, в которых Эдик дежурно кается в своих прегрешениях и рассказывает, что все хорошо, и у него все есть. Лишатся редкой возможности общаться с футболистом и его друзья.
- Везде "уши" есть, Эдик, везде, - многозначительно сказал мне Кузьма, когда прощался со мной у общежития. - Так что помалкивай. Так лучше будет для всех.
Так незаметно наступил канун Нового Года. Предпраздничная Москва радовали взгляд яркими хлопушками, флажками и бумажными гирляндами. Везде сновали торопливые прохожие, нагруженные тяжелыми свертками с покупками. Тяжелыми хлопьями на улице валил снег, который не успевали расчищать дворники. А столбик термометра опустился почти до минус двадцати пяти градусов. Идя торопливым шагом по заснеженной и холодной Москве к общежитию рабочих, я, несмотря на то, что был одет довольно тепло, поднял воротник пальто и сунул руки в карманы.
Общежитие нашего завода "Фрезер" перед Новым Годом практически опустело - его населяли в основном жители Подмосковья, когда-то перебравшиеся в столицу. Еще вчерашним вечером, сразу после смены на заводе, они побежали на электрички и разъехались по своим селам, деревням и крошечным городкам, чтобы поздравить своих родных и близких. Вернутся только к завтрашнему вечеру, довольные, нагруженные баулами с домашней едой и, возможно, не очень трезвые. В общежитии остались только я, Толик и еще с десятка два человек. Вот и все. Было даже как-то непривычно оттого, что на кухне никто не толкается у плиты, а в душ на этаже нет очередей.