Все эти дни после октябрьского переворота она жила будто в какомто чаду, даже запах гари чувствовался. Или не зря говорят, что в душе всё перегорело? Ах, если бы всё! Если бы она могла освободиться от того, что вошло в её плоть и кровь, от этой ненавистной, проклятой любви! И к кому, главное? К врагу! Контрреволюционеру! «Белому»!
Дневной свет, дневные заботы отгоняли думы, горькие и тягостные, обрывали желания, но по ночам Даша вспоминала руки Кирилла, губы Кирилла, голос его, тепло сильного тела и едва сдерживала стон великой тоски, муки неизбывной. Разум ненавидел возлюбленногопредателя, а душа томилась, желая любви и ласки.
Бывало так, что Владимир овладевал ею, а она представляла, что с нею Кирилл, что это его жаркое дыхание опаляет ей щёки, что это его губы засасывают атласную кожу грудей, а раскроет глаза искажённое лицо Антонова над нею. Волосы всклокочены, крапинки пота выступают на тонком носу Господи, какая мерзость И теперь гнусное ощущение нечистоты не покидает её. Господи, во что она превратилась В жалкую прелюбодейку, в шлюху! Авинов изменил идее, а она изменила ему. Будто в отместку, назло!
Господи, прошептала Даша, ну за что, за что мне это?..
Прижавшись пылающим лбом к холодному стеклу окна, девушка застонала и ударила кулачками по гулкой раме.
За окном сгущались сумерки.
Глава 9
ПЕРВАЯ КРОВЬ
Из сборника «Пять биографий века»:«Момент счастья скоротечен. Схлынет острая, большая радость, и ты словно трезвеешь, глядишь вокруг поверх розовых очков, примечая все оттенки серого и чёрного, и видишь: то, что давеча чудилось ладным издали, вблизи нескладно.
Вот и Авинов вроде опамятовался, разобрался, что не так тих Дон, как ему показалось. Всероссийское разложение не обошло и казаков. Молодые донцы, вернувшись с фронта, занесли с собой красную заразу. Они орали на митингах: Ахвицара? Не хотим! Долой! И дедов слухать не станем! Хватит с нас!.
Войсковой атаман Каледин в одиночку держал оборону, заслоняя собою Дон от большевизма, а вот казаки купились на посулы советской власти. Не желали донцы воевать с красными, наивно полагая отсидеться в станицах, дескать, мы никого не трогаем, и нас не тронут!
И Добровольческая армия очутилась в положении непрошеного гостя присутствия на Дону генералов и офицеров (которых казаки с пренебрежением звали кадетами, ударяя в первый слог) не хотел никто»
утра Авинов пошёл записываться в бюро Добровольческой армии. У дома на Барочной стоял на часах молодой офицер, тискавший винтовку.
Сейчас доложу караульному начальнику, сказал он, скрываясь в дверях.
Вскоре лопоухий кадет, куда моложе часового, провёл Кирилла наверх, в маленькую комнату, окнами выходившую в вишнёвый садик. В комнате имелись два огромнейших шкафа, забитых бумагами, и парочка не менее громадных столов. За одним корпела женщинапрапорщик, строча записи, а за другим восседал лощёный подпоручик. Вероятно, в фуражке он выглядел бы орлом, а без неё отсвечивал блестящей плешью.
Перед столом стоял, вытянувшись в струнку, юнец в гимназической форме в серой шинели, в фуражке с ученической кокардой из двух скрещенных ветвей.
Мне уже шестнадцать! доказывал он дрожащим голосом. Хочу умереть за единую и неделимую великую Россию! Шестнадцать мне! Клянусь вам! Семнадцатый пошёл!
А на вид и четырнадцати не дашь, улыбнулась прапорщица.
Тут кандидат в добровольцы расплакался и выбежал вон. Женщина вздохнула.
Кирилл Антонович Авинов проговорил подпоручик, поглядывая в поданные документы. Поступая в нашу армию, вы должны прежде всего помнить, что это не какаянибудь рабочекрестьянская армия, а офицерская. Кто вас может рекомендовать?
Многие, пожал плечами Кирилл.
Я, например, послышался голос от дверей, и подпоручик с прапорщицей мгновенно вскочили по стойке «смирно».
В дверях стоял Корнилов, одетый в потёртый пиджак, чёрный в полоску. Костюмчик на Верховном сидел мешковато, да ещё и галстук был повязан криво. Брюки заправлены в высокие сапоги ни дать ни взять приказчик мелкий.
Рекомендую, сказал Лавр Георгиевич.
Так точно, ваше высокопревосходительство! отчеканил подпоручик.
Дав подписку прослужить четыре месяца, беспрекословно повинуясь командованию, Авинов вышел на лестничную площадку и нос к носу столкнулся с Керенским! Да, это был он, незадачливый диктатор, избранник толпы, проболтавший Россию.
Этот Богаевский просто несносен! возмущался Александр Фёдорович, жалуясь Кириллу. Представьте себе, офицер, он меня не принял! Меня! И Каледин отказал от дома
И правильно сделал, холодно сказал Авинов.
Только железной властью суровых условий военной необходимости, вдохновился Керенский, и самоотверженным порывом самого народа может быть восстановлена грозная государственная мощь, которая очистит родную землю от неприятеля и
Договорить он не успел Кирилл ударил его сапогом в колено и тут же врезал кулаком по челюсти, испытывая при этом сильнейшее наслаждение. Диктатор скатился по лестнице. Перешагнув через мычавшего Александра Фёдоровича, Авинов покинул бюро.
Сворачивая в переулок, он прошёл под окнами и нечаянно подслушал Алексеева. Генерал ворчливым своим голоском жаловался комуто, невидимому для Кирилла: