Наконец Оскар остановился у мозаичного изображения земного шара. Он подтянулся и в строгом порядке нажал на несколько фрагментов.
Щелчок.
Мгновение абсолютной темноты, словно мир моргнул, и фреска начала меняться. Формы поплыли, исказились. Одни фигуры сплющились до размера мыши, другие теперь подпирали плечами карниз. У кого-то выросли большие уши, а у кого-то хвост. Вот бы королева Виктория удивилась, увидев фреску такой. Если бы дожила
Оскар знал, что волшебство продлится совсем недолго. Быстро переступая ногами по балюстраде, он прошёл ещё немного и остановился у изображения девушки. Красавица в длинном струящемся платье, с увенчанными лавровым венком волнистыми волосами смотрела на него будто бы насмешливо.
Оскар откашлялся и выразительно прочитал:
Ты музыка, но звукам музыкальным
Ты внемлешь с непонятною тоской.
Зачем же любишь то, что так печально,
Встречаешь муку радостью такой?
Ничего не произошло. Оскар напряг память и дочитал сонет до конца. Вспомнил ещё несколько работ Шекспира безуспешно.
Заимствовать не разрешается, да? спросил он у холодного камня. Ну что ж, ладно. Хм Уж снег уж выпал на поля Э Снежинки кружат тру-ля-ля
Довольно!
От неожиданности Оскар чуть не свалился на землю. А рядом с ним на перилах, свесив ноги, сидела девушка. Вокруг зима (уж снег уж выпал), а она ни капельки не мёрзла в тонком открытом платье и сандалиях на босу ногу.
Прости за стихи, Кэл, иначе я не мог тебя дозваться. Оскар смутился. Оскар смутился второй раз в жизни.
Девушка боязливо отняла руки от ушей. Не услышав новых надругательств над поэзией, она с облегчением вздохнула и кокетливо повела плечиком.
Чего тебе? Ночь скоро закончится, мне нельзя здесь быть. Да и тебе тоже.
Знаю, профиль не совсем твой, но нужна муза для одного писателя, заявил Оскар без предисловий.
Покажи.
Стоило ему развернуть бумажный самолётик и зачитать первую букву адреса, как Кэл замахала на него руками.
Нет, к этому я больше не пойду.
Для верности она отодвинулась на несколько футов.
Почему?
Оскар нахмурился. Образ ароматно-мягких, ванильно-пушистых, сладких мадлен по рецепту мадам отдалялся, таял
Он хоть и талантливый, но ненормальный. Кэл вскочила на балюстраду и на носочках отбежала ещё чуть дальше. Год назад его рассказ напечатали в «Стрэнд». Хороший рассказ был я помогала.
Конечно, поддакнул Оскар, посчитав момент своевременным.
Другой бы возгордился, а этот недоволен. Всё ворчит, жалуется. Если хочешь знать, он сам меня прогнал!
Обычный искатель вдохновения. А с твоей стороны так себя вести не слишком профессионально, муза.
Муза-шмуза! У меня тоже, между прочим, есть чувства!
Оскар убеждать не умел. Это не входило ни в его обязанности, ни в потребности. Исчерпав ограниченный запас аргументов, он, хоть и с непоколебимым ощущением собственной правоты, просто замолкал. А если собеседник обиженно поджимал губы, Оскар и вовсе забывал слова.
Так они и разошлись. Кэл, помахав на прощание, растворилась в воздухе, а Оскар уже через десять минут вёл хозяйский «Роллс-Ройс» по северному берегу Темзы. Он отстранённо рассматривал украшенные гирляндами витрины и думал, что не годится для чудес. И почему человеческие существа их так любят? Праздники всякие придумали, чтобы чаще заявлять свои права на сюрпризы, чудеса, избыточное потребление электричества, жирной пищи и концентрированную радость.
Из праздничных излишеств Оскар оправдывал только одно: печенье мадлен.
Он прибавил газу и уже скоро остановился у нужного дома на Брентон-стрит. Длинная двухэтажная постройка, собранная из десятка смежных квартир, походила то ли на паровоз, то ли на растянутый до предела аккордеон.
В этот ранний предрассветный час, из всех окон горело только одно, настежь распахнутое: над старой табличкой с номером двенадцать. Ветви широкого дуба прямо напротив окна приглашали воспользоваться ими в качестве смотровой площадки, и Оскар приглашением воспользовался.
Такая вот выдалась ночь, акробатическая.
Чудом 34 оказался юноша с угловатыми чертами лица и нервными кудрями. Исключительно странный. Постель была заправлена, а сам он, облачённый в пижаму и толстый шерстяной шарф, склонился над письменным столом. Потрескивала лампа; оглушительно стучали клавиши старой машинки «Ундервуд» Жаль, Оскар не умел творить всякое волшебство. Муза-шмуза а этому бедняге пригодились бы четыре руки. Двумя он бы печатал, третьей непрерывно курил, яростно добивая окурки в пепельнице, а четвёртую запускал бы в волосы, чтобы распутывать свои нервные кудри или запутывать их ещё сильнее.
Вот рычажок оставил последний оттиск на бумаге и прыгнул на место. Юноша отложил все дела, предназначенные для четырёх рук как минимум, и вытащил готовую страницу из пишущей машинки. Поднёс к лицу. Сощурился. Скривился и, скомкав в кулаке, бросил её в угол комнаты. Только сейчас Оскар заметил, что там уже образовалась внушительная горка из ее предшественников.
Какая бесполезная трата бумаги и бодрости! Оскар поцокал языком. А нерадивый писатель уронил голову на стол и как будто собирался спать только палец правой руки продолжал бесцельно нажимать на одну и ту же клавишу. Клац, клац, клац