Навь-Гора Звучит странно, чуждо, отдавая седой древностью и чем-то потусторонним. И «Матушка» наша, взбираясь на этот склон, казалось, вздыхала чуть глубже, а майор Щусев невольно поправил фуражку на коленях, глядя вперёд, туда, где дорогу перекрывали уже не деревья, а ворота.
Майор показал рукой на строения, затерявшиеся среди высоких сосен.
База отдыха «Вершина», произнес он с гордостью. Министерства обороны. Ныне пребывает на реконструкции. Официально. Ремонт, понимаете ли, требуется капитальный, а средств Он развел руками, и в этом жесте читалась целая эпопея ведомственных согласований, урезанных смет и вечной нехватки. Средств пока не предвидится. Потому отдыхающих нет. Пустует.
Слова «пустует» повисли в воздухе с какой-то особенной значительностью. И действительно, обширный двор, на удивление ухоженный ни травинки лишней, словно подметенный крупной щеткой, казался вымершим. Если бы не грузовики. Три «Шишиги», Газ-66 то есть, цвета грязи и пыли, стояли у невзрачного ангара, похожего на раздувшуюся избу. Их разгружали. Подъезжал, негромко урча, небольшой погрузчик, его вилы ловко подхватывали контейнер серый, безликий, на вид четверть или треть тонны и аккуратно увозил его в зев ангара. Споро. Без лишних слов, без суеты. Работали двое: оператор погрузчика и водитель шишиги. Вот и все действующие лица на этой обширной сцене. Никаких восьми человек. Никакой толчеи. Только методичный гул мотора погрузчика, скрежет металла и тихий шелест страниц блокнота. Ладно, шелест страниц я для красоты вообразил. То есть он, конечно, был, шелест, но за шумом двигателя не очень его и слышно. Совсем не слышно.
Мы, послушные указанию майора, проехали по бетонке глубже, в сердце базы. Недалеко. Совсем недалеко. Казалось, сделали лишь десяток оборотов колес.
База отдыха «Вершина» великолепием не поражала. Она не поражала вообще ничем. Обыкновенная. Стандартная. Унылая. Таких баз на дюжину двенадцать. Даже больше! Словно штамповка с какого-то ведомственного конвейера образца шестидесятых. Двухэтажный жилой корпус, по длине и убогости фасада напоминающий хрущевку на два подъезда, но без балконов и с каким-то особенно тоскливым видом. Рядом приземистая коробка столовой-кухни, с трубой, из которой, впрочем, вился обнадёживающий дымок. Волейбольная площадка с обвисшей сеткой. Беседка. Раковина эстрады, ряды самых простых деревянных скамеек. Без излишеств, в общем. Экономика, как известно, должна быть экономной. И база «Вершина» являла собой живой памятник незыблемой истине. Не совсем, правда, живой, памятник-то. Спящая красавица, малость постаревшая. Или её восковая копия во стеклянном во гробу.
«Матушка» остановилась у входа в жилой корпус. Мы вылезли, осторожно разминая затекшие ноги. Все-таки сто сорок восемь километров даже по хорошей дороге слегка утомляют. От порога Дома На Набережной до порога базы. И какая разница в этих порогах!
Майор, поправив фуражку, встал перед нами, приняв позу заправского экскурсовода перед важным экспонатом. Лицо его выражало сосредоточенную серьезность, смешанную с легкой долей сожаления, что люди ленивы и нелюбопытны, не оценят.
Итак, это, собственно, и есть объект «Вершина», начал он, делая широкий, всеохватывающий жест рукой. С какой стороны ни посмотри рядовое, ничем не примечательное строение. Типичное детище строительных батальонов. Функционально. Скромно.
Мы согласно, почти синхронно, кивнули. Да, рядовое. Да, непримечательное. Даже откровенно убогое. Кирпич, когда-то, видимо, желтый, ныне выцвел до грязно-серого, местами покрылся лишайником. Штукатурка, нанесенная, должно быть, второпях и с большой неохотой, давно облупилась, обнажив швы кладки. Стройбат, несомненно, потрудился на совесть. Лет пятнадцать назад. Или двадцать. Времена, когда раствор замешивали на энтузиазме и приказах сверху. Следы их трудового подвига были налицо точнее, на стенах.
Однако, товарищи, вдруг улыбнулся майор, и в его улыбке промелькнуло что-то хищное, знающее, не судите опрометчиво, как говаривал кардинал Ришелье. Внешность, знаете ли, бывает обманчива. Давайте посмотрим на внутреннее содержание сего невзрачного сосуда.
Он подошел к главному входу. Дверь, надо отдать ей должное, выглядела неожиданно солидно на фоне общего запустения массивная, с мощной коробкой. Заперта наглухо. Майор порылся в кармане кителя и извлек ключ. Ключ оказался внушительный, тяжелый, формой и размерами напоминавший куриную лапку, отлитую в стали. Он сдвинул стальную же заслонку, ключ вошёл в скважину. Майор провернул его с видимым усилием. Замок, впрочем, открылся почти бесшумно.
Хорошо смазан, должно быть. Дверь, толстая, явно слоёная (дерево-сталь-дерево, как бутерброд), без скрипа подалась внутрь.
Никакой на свете зверь, с плохо скрываемой гордостью сказал майор, распахивая тяжелое полотно, не ворвётся в эту дверь! Сие творение рук человеческих!
Он не договорил. Как по мановению волшебной палочки, а точнее, по сигналу, который, видимо, разнёсся по невидимым проводам, со стороны столовой показались двое солдат. Бегом-бегом-бегом. На груди автоматы Калашникова. Лица не юношеские. Взрослые лица. С жесткой складкой у губ и прищуром бывалых глаз. Сверхсрочники. Сержант и старший сержант. И лица, и хорошо сидящая форма, и сама манера держаться всё дышало выучкой, дисциплиной и той особой «душой», что вкладывается в службу годами. На положенном расстоянии, четко, как на плацу, они перешли на шаг. Старший доложил, отчеканивая каждое слово: