Майор Он немножко нервничал. Чуть-чуть, самую малость. Палец его правой руки, лежащей на колене, слегка постукивал по сукну брюк, будто отбивая морзянку. Взгляд блуждал по сторонам, цепляясь то за вершину особенно мрачной ели, то за перелетевшую через дорогу сороку. Сорока не заяц, сорока не страшно. Может, и на него давил безмолвный лес? Может, наше соседство? А может, просто съел что-то наспех в Можайске соленый огурчик не той закваски или пирожок с ливером, опрометчиво купленный с лотка? Но он терпел.
Ровно через час мы достигли цели. Сначала указатель,
белыми буквами по синему полю «Красный путь». Затем, чуть дальше, другой «ОПХ им. Бонч-Бруевича». И почти сразу, словно вырастая из самой земли на повороте, открылось селение. Оно не поражало ни размерами, ни архитектурой. Скорее, наводило на мысли о временах давно минувших, о тридцатых годах, когда все строили быстро, функционально и без излишеств. Несколько строений барачного типа, с одинаково тусклыми окнами. Финские домики, стоявшие рядком. Машинный двор, где несколько тракторов, похожих на спящих железных жуков, стояли под навесом. Конюшня от нее несло теплом, навозом и сеном, запахом, казалось бы, неуместным среди техники, но здесь родным. Коровник, низкий и длинный. ещё какие-то невзрачные хозяйственные постройки, назначение которых угадывалось с трудом. И водокачка невысокая башенка с шатром, словно сошедшая со страниц учебника по обустройству колхозов.
Но поражали не строения, а дорожки. Не асфальтовые, а выложенные бетонными плитами, не какой-нибудь тяп-ляп, а немецкая работа. Деревья вокруг всё больше липы, уже распустившие свои липкие, сердечком листочки, стояли ровными рядами, создавая тень и тишину. Тишина здесь была особая не лесная, дикая, а какая-то ухоженная, подстриженная, как газон.
Это спецхозяйство, начал пояснения майор, его голос прозвучал громче, чем нужно, нарушая установившуюся тишину. Он явно заучивал этот текст. Небольшое, на сто двадцать работников. Овощи, фрукты-ягоды, молоко. Для спецстоловой, спецбуфета. Он сделал паузу, подбирая слова, важные, подчеркнутые. Минимум искусственных, синтетических удобрений. Полное отсутствие ядохимикатов. Всё исключительно натуральное. Здоровая пища для здоровья людей.
Это был не его текст. Это был лозунг, висевший на стене небольшого домика, который, судя по вывеске «Контора» и занавескам на окнах, и был административным центром. Конторы, они везде конторы. Кто же на своей собственной избе, прибьёт лозунг о здоровой пище? И знамя небольшое, но новенькое, алое кто станет его вывешивать над крыльцом своего дома? Нет у нас такого обыкновения. Знамя оно для площадей, для парадов, для контор.
Живут и работают здесь староверы журбинского согласия, продолжал майор, понизив голос, как бы сообщая нечто конфиденциальное, хотя кто мог его слышать, кроме нас? Они здесь и при царе-батюшке жили, и после революции остались. В войну он кашлянул, немцы сюда не совались. Можайск взяли, и по окрестностям шастали, но сюда не дошли. Да и времени у них, у фрицев, не было. Другие задачи, поважнее. Но староверы решили, что место тут особенное. Наполеон, говорят, обошел стороной. Гитлеровцы тоже мимо прошли. Стало быть, место заветное. Святое.
Работают кем? спросила Лиса, Надежда, повернув голову с переднего сиденья. Ее голос, обычно звонкий и насмешливый, сейчас звучал ровно, с деловым интересом.
Всеми, отозвался майор. В хозяйстве. И пашут, и сеют, и сажают, и урожай убирают. Таких работников поискать. Исполнительны. Трудолюбивы до крайности. А что в Бога верят майор махнул рукой, так пусть верят. У нас же, как известно, свобода совести. Конституция. Работе вера не мешает. Напротив, дисциплинирует.
Людей на идеальных бетонных дорожках было поразительно мало. Совсем мало. Один-единственный человек только и попался на глаза. Мужчина под сорок, он шел не спеша, неся что-то тяжелое в берестяном коробе за спиной. И он не взглянул на нашу машину, на колонну грузовиков. Его взгляд был прикован к высокой липе у дороги. Что он там высматривал? Какой знак, какое предзнаменование в переплетении ветвей и молодой листвы? С нашего сиденья, из движущейся «Волги», ракурс был не тот. Не понять.
Да, вздохнул майор, словно подтверждая мои мысли, они нелюбопытные. И наш брат им неинтересен. Совсем.
Ваш брат? быстро переспросила Надежда, взявшая на себя бремя общения с майором, пока Ольга сосредоточенно вела машину по незнакомому поселку, а я летал с веточки на веточки древа собственных мыслей. А кто ваш брат?
Наш брат майор замялся, это военные. В общем смысле. Они как бы сами по себе. Мы сами по себе. Ну, это по жизни так. А по работе ничего, есть контакт. Как положено.
Посёлок остался позади. Дорога пошла в гору, но уклон невелик, да и горой это можно было назвать лишь с большой натяжкой. Пригорок. На общедоступной карте Подмосковья этот бугорок не обозначен вовсе просто часть Возвышенности, безымянная. Но на той карте, что я привез из Берлина, купленной больше из любопытства, было четко выведено: «Навь-Гора». По-немецки, конечно. Высота 340 метров над уровнем моря. Что ж Триста сорок, так триста сорок. Чем богаты, тем и рады. У иных и такой горы нет.