«Темная ночь...» Есть ли на свете лучшая песня! Разве может у фрицев родиться такая? Для нее нужна широкая свободная душа. Оловянным солдатам этого не понять. Вернется хлопец в отряд и споет ее Зине и ребятам.
Подходя к знакомой приберезинской деревне Святое, Володя мысленно прикинул, кого бы попросить перевезти его через реку. А когда поднялся на песчаный пригорок, в оцепенении остановился: на месте деревни чернели только стволы деревьев да облупившиеся печные трубы. Острая боль сигала сердце парня, подкосились ослабевшие ноги. Пришлось присесть на корень придорожной сосны...
Миновав не одну разрушенную печь, Володя встретил, наконец, живую душу. Сидя на обгоревшем полене, понурая женщина перебирала мелкую картошку. Запавшие глаза ее едва светились на темном худом лице.
Тетенька, обратился к ней Володя, нет ли тут где-нибудь лодки?
А кто вы такой? безразличным глухим голосом спросила женщина.
Зачем это вам?
Если были вместе с немцами, так должны знать, где наши лодки, где мои дети, где все...
Не был я с ними. Я свой, партизан.
Услышав ответ, женщина сморщилась и с отчаянием в голосе начала рассказывать, как однажды в деревню приехала на лошадях большая группа вооруженных людей. Многие были даже с ленточками на шапках. Они называли себя партизанами, вошли в доверие к жителям. Тут их угощали, проклинали при них гитлеровцев, предателей. А немного спустя на машинах нагрянули фашистские каратели. Крестьяне поняли, какие это «партизаны», лишь тогда, когда те вместе с немцами начали поджигать избы и убивать все живое. Мало кто уцелел тогда...
Идите туда, махнула женщина рукой в сторону вишневого садика, из-за которого виднелись две трубы. Там деда Остапа найдете. У него, кажется, сохранился челн, потому что ловит рыбу.
Старик тесал небольшое бревно. Увидев Володю, он, словно зоркий ястреб, разогнулся и как-то напружинился. Казалось, еще мгновение, и бросится с топором на вооруженного человека. Но, как видно, звездочка на пилотке успокоила деда. Глянув на нее, он протер глаза, шмыгнул носом, воткнул топор в бревно и заговорил:
Вот, сынок, хочу до зимы какую-нибудь хатку слепить.
Правильно, дедушка, нужно.
Ох, горюшко наше. Пусть бы деревни жгли, а зачем людей?.. Они же нужны жизни.
Просьба к вам, дедуля: перевезите, пожалуйста, на ту сторону.
Вы кто же будете?
Свой я, свой!
Я-то сразу узнаю человека... Гм... Пойдем.
Солнечные лучи легли на зеркальную гладь Березины. Вода блестела живым серебром и слепила глаза. Старик вытащил из ивовых кустов челн и столкнул его на прибрежные волны. Быстрая река подхватила челн и понесла вниз по течению. Суденышко закачалось, и партизан, сидя на корточках, старался не потерять равновесие. Весло в руках старика, будто перышко, перелетало с борта на борт. Наконец челн пошел в нужном направлении. Наблюдая за ловкими движениями деда Остапа, Володя не понимал, почему он так торопится. И только когда суденышко ткнулось носом в противоположный берег, старый рыбак сказал:
Вдоль берега не ходите. Я нарочно ничего не говорил, чтобы не испугать вас. Человек на воде не должен
волноваться. Скоро из Шатилок должен немецкий сторожевой катер пройти. Как только солнце сядет вон за тем сосняком, он тут как тут.
Старик быстро погнал челн назад, а Володя присел на луговую траву в прибрежных кустах, решив посмотреть на немецкий катер. «Деревня Святое, думал он. Даже такое название не остановило фашистских карателей, подносивших пылающие факелы к соломенным крышам». Володя старался осмыслить произнесенные дедом Остапом слова: «Люди нужны жизни». И пришел к выводу, что они гораздо глубже по смыслу, чем «жизнь нужна людям». Старик видел и понимал жестокость и беспощадность фашистов к нашему народу. Наверное, поэтому и сказал так.
Катер промчался, оставляя за собой клин вздыбленных волн. «Скоро я вернусь к тебе, Березина, подумал Володя.Неужели партизаны не знают, что тут каждый день снует это судно?» По извилистой коричневой тропинке он направился в сторону леса. По дороге прикидывал, как бы поставить мину на воде. И решил, что нужно сделать из камыша два пучка, связать их, а в середину так уложить снаряд, чтобы он скрывался под водой. В отверстии снаряда, где головка, воском закрепить взрыватель. Мину поставить на своеобразный якорь, а кабель от взрывателя протянуть на берег. Как только катер взойдет на плавающую траву, дернуть кабель и сразу с берега огонь, чтобы ни один гитлеровец не выбрался на сушу!
Представляя себе гибель катера и его ненавистных пассажиров, Володя спешил, не чувствуя ног под собой. И только когда пропотевшая гимнастерка начала прилипать к спине, он пошел медленнее. Добравшись до леса, сел на невысокий пенек, сбросил вещевой мешок, достал из него хлеб и банку свиной тушенки, полученные в госпитале. Потом вытащил хромовые сапоги, расправил их, стер пыль, вынул из голенища кусочек душистого мыла и разложил все это перед собой. «Зиночке и не снилось, что я ей привез. Хотя она, пожалуй, не ожидает, что я вернусь», подумал Володя. Он открыл консервы, отрезал ломоть хлеба и с аппетитом начал есть, не сводя глаз с сапог. Вспомнилось, какая дрянная обувь была у Зины, сколько мозолей натерла из-за нее.