Как видишь, не напугал, я еще обижаюсь. Лучше бы ты сразу сказал, чем заставлять меня, хочу сказать «страдать», но это как-то слишком драматично, и я смягчаю, печалиться.
Я чуть не обернулся прямо там, на улице! Ты понимаешь вообще, как я живу? Это не так просто скрывать. Я привык все контролировать
и больше всего смену облика. А ты, он качает головой, и я вижу смесь восхищения и негодования, ты просто выбила почву у меня из-под ног. Когда я увидел твой рассказ, был уверен, что ты знаешь. Что ты тоже кто-то из других. Но ты оказалась человеком! И так об этом говорила, будто знала все мои секреты и желания. Наши желания.
Его голос опять становится бархатным, обнимающим словно нежное постельное белье, а глаза наполняются мерцающей темнотой. Теперь я понимаю, что это значит. И не боюсь.
Он склоняется ко мне одним неуловимым плавным движением, а я замираю, когда кожи касается шелковистая чешуя и мои бедра обхватывают тугие кольца. Одновременно безумно страшно и возбуждающе настолько, что трудно дышать. Сильный длинный хвост скользит по моим ногам. Я готова закричать, но лишь шепчу что-то бессвязное. Может, прошу о помощи, а может, умоляю не останавливаться.
Максим так понимающе улыбается, будто знает обо мне все. Я отражаю эту улыбку, позволяю ей забрать меня полностью, погружаюсь в нее. И закрываю глаза. Я хочу чувствовать так остро, как это только возможно. Тугие мышечные кольца держат меня, как в коконе, раскрывая перед ним, обнажая самые беззащитные места. Первое движение такое острое, болезненно-сильное, что я не могу сдержать стон.
Это не просто секс. Это медленные ритмичные морские волны. Они накатывают одна за другой, неторопливо и неотвратимо. Каждая ошеломляет меня и убегает, оставляя в ушах только шипящее, как уходящая волна, дыхание нага. Хаа
Я чувствую себя уже не человеком, а каким-то пульсирующим комком удовольствия. Оно поднимается во мне в такт с ударными волнами, все выше и выше, пока не обрушивается сокрушительным цунами. Но я не тону в беспамятстве, я раскрываюсь, как цветок навстречу миру.
А наг обнимает меня, бережно обхватывая кольцами, и мы сплетаемся воедино.
Просыпаюсь я поздно. Максим спит, откинувшись на спину, и дышит так глубоко и медленно, что я пугаюсь и прислушиваюсь, ловя дыхание.
Толстый хвост обнимает меня за пояс, спускаясь по ноге. Осторожно провожу ладонью по нему, чувствуя, как отзывается под пальцами каждая мышца. Впервые в жизни вид этой шелковистой, покрытой ромбовидным узором чешуек кожи не вызывает у меня страха. Даже наоборот.
Я улыбаюсь, целуя спящего нага в уголки губ, нежно кусаю тонкую кожу на шее. И слышу, как учащается его дыхание предвестник будущих волн прибоя, и чувствую, как горячо и трепетно отзывается пробудившийся внизу живота цветок.
***
Спустя пару часов мы все-таки сидим за столом, пьем кофе и едим бутерброды из того, что удается найти в холодильнике.
На, с ветчиной и клубничным джемом, вкуснятина, протягиваю я Максиму тарелку.
Знаешь, если бы ты вот это предложила мне раньше, я бы сразу понял, что нагом тебя не удивить, смеется он, но пробует. Странно, но это правда вкусно.
Писатель всегда должен быть открыт новому опыту, парирую я, подхватывая второй бутерброд.
А про нас ты тоже напишешь?
Рассказ?
Нет. Большую-большую книгу, говорит он и целует меня. Жгуче остро и сливочно нежно.