У него нет спасения. У них нет спасения.
Медленная смерть. 1. Рэми. Незнакомец
Аши удобнее устроился на вершине горы, подставив ледяному ветру разгоряченное лицо.
Всему время... время засыпать... время просыпаться...
Мягкий шепот не давал покоя уже пару дней. Предупреждал. Подготавливал. И измученный долгим полетом Аши вновь взмахнул крыльями и взлетел в стремительно синеющее небо.
Он не хотел просыпаться.
Не хотел ни ритуальной башни, ни своих цепей.
Но время стремительно, и носитель повзрослел. Уже или наконец-то, Аши, сказать по правде, не знал.
Он просто летел, наслаждаясь волнами ветра.
Потому что завтра... завтра свобода может закончиться.
Эли почему-то всегда любила эти болота с гниющим заживо лесом, приторным запахом багульника и трясиной. В ответ на недоуменный взгляд Рэми она смеялась, что гиблые болота такие же, как и ее душа вроде как неказистые, полные грязи, а все равно в них тянет с неведомой силой. И только мудрый и опытный найдет в них тропинку к спрятанному за топями острову. А на острове
тихая переступь ветра в ветвях молодых берез, вездесущие синицы, и вязкий покой летними вечерами. Эли теперь нет, а остров остался. И их когда-то любимое место у упавшей березы осталось. И следы костра, и сваленный в кучу, чтобы сидеть было удобнее, ельник, и забытый на стволе березы платок
Как давно Рэми тут не был? С прошлого лета? Ну да С того дня, когда ему минуло шестнадцать. А Эли, судя по всему, продолжала сюда бегать и, может, даже не одна.
Рэми взял платок, повертел его в пальцах и задумчиво сунул в карман. Наверное, не стоило сюда приходить слишком больно, излишне свежо, да только матери живокость понадобилась. И как назло, в лесу траву эту повстречаешь редко, а вот на островке синие цветы уродились богато, рассыпались по поляне пушистыми звездами.
Тени все более удлинялись, расчерчивали пожелтевшую от засухи траву четкой сеткой. Хрустела в пальцах живокость, пачкала руки липким соком. От болота несло гнилой влагой, вздрагивали под ветерком
молодые березки. И плыла над лесом, давила на плечи плотная тревога.
Тяжелым выдалось лето: то грозящая неурожаем и пожарами засуха, то обнаглевшая нечисть, то встревоженное зверье, успокаивать которое приходилось Рэми заклинателю. А как тут успокоишь, коль самого тоска и боль душат, да так, что и дома не усидишь?
Лес все же ближе. Роднее, желаннее. Еще бы родные не тревожились так сильно, не умоляли бы возвращаться домой ночами Понимали бы, как тяжело теперь усидеть в четырех стенах
Где-то за кустами бузины тревожно крякнула утка, предупреждая выводок, хрустнула неподалеку ветка. Вылетела из орешника и уселась на плече суетливая синица, прокалывая рубаху острыми коготками.
"Чужак, чужак, била она короткими крыльями. Совсем близко чужак".
Рэми успокоил птицу, задумчиво погладил желтое брюшко. Бережно опустил на землю собранные цветки, потянулся плавно за луком. Зверей бояться нечего: заклинателя зверье не тронет. А вот оборотни те живут своей жизнью и своим непонятным разумом.
"Оборотни порождение Ларии, потому-то мы от них пределом и оградились, вспомнился вдруг спокойный голос Жерла. Сюда они не проходят, их бьет магия".
Да, границу, или предел, они не проходили.... до недавнего времени.
Тот день двулетней давности запомнился на редкость ярко. Стояла ранняя весна, накрапывал мелкий дождик, окунал сосновый лес в вязкий туман, и Рэми страшно устал, разбирая завалы на дорогах. Ступать по бегущей в гору скользкой тропинке приходилось очень осторожно. В голове звенела пустота, ноги укутало тяжестью, и каждый шаг давался с огромным трудом.
Тут-то Рэми и услышал истошный крик. Хоть и далеко был. Но узнав голос, сам не зная как, оказался во дворе собственного дома, отшвырнул сестру к дровне и встал между ней и рычащим настороженным зверем.
То, что зверь непростой, понятно было сразу: вроде и волк, но странный какой-то, облезлый и больной, с ярым безумием во взгляде. И не чувствовалось волка. Любого зверя в округе чувствовалось, а этого
Верхняя губа волка дернулась, обнажив клыки, капнула в грязь слюна, и Рэми невольно задрожал. Уже не пробуя достучаться до зверя бесполезно Рэми выхватил из-за пояса кинжал. Вовремя: волк распластался в прыжке, мелькнули у лица желтые зубы, и лезвие по самую рукоять вошло в жесткую плоть.
Миг спустя, когда зверь перестал дрожать в агонии, Лия, плача и причитая, помогала Рэми встать. А шкура зверя плавилась, сходила клоками, и не успел Рэми подняться, как волк исчез, а в грязи остался мертвый обнаженный человек.
В дом, быстро! приказала прибежавшая мать.
И Рэми впервые за много лет послушался. Он глава рода, он уже давно не мальчик, но в тот миг захотелось вдруг вновь оказаться ребенком... боги, он убил!
За окном шумел дождь, бились на полу тревожные тени. Рэми сидел в своей комнате, обхватив голову руками, и терпеливо ждал деревенского дознавателя. А вместе с ним и смерти. Чего же еще? Кто поверит, что человек зверем был? Что не тяжелобольного юношу Рэми убил, а чудовище? Да он и сам себе не верил. Вспоминал стекленеющие глаза оборотня, его искривленное болью лицо, струйку крови из-под кинжала, и не верил!