Арман лишь кинул быстрый взгляд на испачканную в крови бороду главы лирейского семейства и подумал вдруг, что ему все равно. Главное, что он жив, что Нар рядом, что они уберутся завтра из этого паршивого поместья и смогут все забыть, оставить за спиной.
Огнистый дернулся, опалил на груди жаром амулет. Занятная игрушка. Вирес говорил, что странно это, что амулет внезапно побелел, все расспрашивал, кто его закончил, а Арман лишь улыбался. Он знал, кто закончил, но Виресу этого не сказал. Все равно бы телохранитель не поверил, Арман и сам с трудом верил.
Пусть тебе будет хорошо за гранью, Эрр, прошептал он и, встретившись взглядом с Наром, слегка улыбнулся.
После привязки хариб вконец обнаглел, но пусть... приструним его позднее, пока пусть порадуется. И все же странно это, когда кто-то умеет то, что умеешь ты, видит то, что видишь ты, слышит то, что слышишь ты... и знает тебя лучше, чем сам себя знаешь. Но... дар богов надо беречь. И Арман сбережет, не сомневайтесь, и не только свой, но и брата.
Лиин будет жить. Что бы ни говорили остальные.
Жизни две в одну,
Две судьбы в одну,
Я тебя узнАю.
Позову тебя,
Лишь во снах храня.
Что от страха таю.
Ты услышь меня,
Верностью томя.
В радости сгораю.
Растворись во мне,
Словно яд в вине,
И пойди по краю.
Ты живи лишь мной
Хоть живу собой.
Не меняем правил.
А когда умру,
Нет, не позову.
Но взлетишь ты с края...
...сам. За меня решая.
***
Лиин вздрогнул. Показалось ему вдруг, что в мареве дождя он увидел темноволосого мальчика, что стоял на краю обрыва, смотрел вниз и задумчиво гладил сидевшую рядом матерую волчицу. Лиин чувствовал, что мальчик счастлив. Как счастлив и кто-то, летящий под самыми облаками, с отяжелевшими от дождя крыльями. Лиин тоже почему-то был счастлив, будто спокойствие и мягкая уверенность этих двоих передались и ему.
Не отставай! окликнули его дозорные, и Лиин пустил каурую лошадку вслед за отрядом.
Алмазная Анна Горечь дара
Медленная смерть. Пролог
Хорошо все же тут, спокойно. Ни суеты, ни вечной тревоги. Ни угрызений совести...
Совесть. Она не давала спать ночами. Тревожила, шептала на ухо, грызла и грызла и без того истерзанную душу. Высекала на камне памяти каждый вздох, каждый стон очередной жертвы. Жгла огнем и убивала холодом, когда думалось а что будет там, за гранью? И как сильно заставит Айдэ заплатить за сотворенное при жизни?
Но разве я виноват? прошептал он, глядя в немое небо.
Жертва за спиной дернулась в осоке, ответила глубоким стоном. Протяжно, будто жалуясь, скрипнула сосна, плеснула где-то рядом рыба. Тварь вновь заурчала, довольно зачавкала, забирая из жертвы остатки жизни.
Хорошо... значит, скоро закончится.
И плохо... потому что закончится так же и его свобода.
А был ли он когда-то свободен? Честно говоря, он и не помнил.
Ну и зачем?
Вопрос застал врасплох, но и вызвал на губах усмешку. Брат появился бесшумно, дозорные они такие, умеют появляться не вовремя. Ненавистный, живший до сих пор слишком хорошо. Слишком удобно. И без жертв. Завидно-то как... до боли.
Потому
что мне захотелось, ответил он.
А я и думал, откуда? Кого ты на этот раз поймал?
На озере было так мирно, так спокойно. Но пришлось обернуться, чтобы встретиться с братом взглядом. Что было в том взгляде? Понимание? Боль? Сожаление? Много чего. И лучше от этого не становилось. Какая чистая прозрачная ночь... когда выходит наружу самое сокровенное и никуда от этого не скрыться.
Он ненавидел ночи.
Он уже давно не мог спать.
Но сегодня было иначе...
Брат опустился перед жертвой на корточки, провел пальцами по искаженному болью, уже начинавшему иссыхать лицу, откинул со лба золотистую, наверное, прядь. Ну и зачем? Зачем их жалеть? Чтобы стало еще больнее?
Эли. Почему рожанка?
Жалеешь, дурак. А ведь она нечисть, не заметил? Тогда какой же из тебя дозорный?
Хороший дозорный. До сих пор отлично прятался, не найти. И какое облегчение сказать, что это скоро закончится.
Ты ведь знаешь, и вновь обернулся к озеру, не в силах больше смотреть на жертву. И на брата. Ты должен вернуться.
И всей кожей почувствовал, как дозорный дернулся за спиной. Но легче не стало. Оказывается, даже от этого не легче.
Почему ты меня позвал?
Потому что ты мне нужен. Ему нужен.
Зачем?
Он пожал плечами:
Ничего нового. Чтобы убивать. Чтобы помочь мне убить...
Кого?
Он улыбнулся широко, обернулся, посмотрел брату в глаза и выплюнул ненавистное имя. Думал, что брат испугается, и удивился, увидев на его лице облегчение:
С удовольствием тебе помогу.
Даже так?
И сразу стало легче. Будто огромную ношу разделил... с другом?
Чавканье прекратилось. Ударило по ушам тишиной. Мелькнуло в темноте гибкое тело, и свобода, такая желанная, такая далекая, разбилась о жесткое тело летящей к нему твари.
Мы сами это выбрали, сказал чуть позднее брат, помогая встать с усыпанной росой травы.
Горькая правда.
И все же хорошо здесь.
Спокойно.
Но нужно возвращаться... вдвоем.
А так вдруг захотелось остаться. И спросить, как брат спасался от этого безумия. И попробовать самому... спастись. Но слова застыли на губах. А что, если не поможет? Новое разочарование? И разбившаяся о камни правды надежда? Он этого больше не выдержит, а разум единственное, что ему осталось.