Ветер гнал дым, холодил пот на лице, в ушах гудело от затихающих криков битвы. Куря ушел, а я остался. Восток, юг, запад куски Руси трещали под ударами, а я по колено в крови, должен был держать все это в узде.
И тут я мой взгляд что-то зацепило. У трупа ханского коня, валявшегося в грязи, с перерубленными ногами, из седельной сумки торчало что-то. Металл блеснул в тусклом свете. Я шагнул ближе, сапоги чавкали в крови и грязи и наклонился.
Кубок.
Не простой с черепом, вделанным в серебро, с узорами, которые вились по краям, как змеи. Сердце екнуло. Я замер, пальцы дрогнули, когда я потянулся к нему. Холодный, тяжелый, с выбоинами. Череп смотрел на меня пустыми глазницами.
И тут я вспомнил. Воспоминание, осколок той, другой жизни, которая осталась за гранью, в далеком, недостижимом будущем. Я читал об этом, много раз. Везде писали о трагической гибели князя Святослава Игоревича. Великого воина, покорителя хазар, грозы Византии. Его убили печенеги, на днепровских порогах, когда он возвращался из неудачного похода. Предательски, из засады.
Но главное не это. Главное то, что стало потом. Печенежский хан, упиваясь победой, приказал сделать из черепа Святослава кубок. Чашу для вина, оправленную в серебро, украшенную драгоценными камнями. Символ его триумфа и власти над поверженным врагом. Пиршественный трофей, из которого он пил, празднуя свою победу.
Я сжал кубок сильнее. Неужели это тот самый кубок? Неужели история повторяется, делает новый виток, возвращая меня к тому, что я читал, о чем знал лишь как о далеком прошлом?
Я провел пальцами по гладкой поверхности черепа, ощущая холод кости.
Неужели это он? Тот самый хан из учебников истории? Тот, кто прервал жизнь великого князя, кто осквернил его останки? Если это так, то все меняется. Это не просто битва за власть, не просто война за земли и влияние. Это личное. Это долг, который я должен исполнить.
Но как? Как такое возможно? Ведь все не так, все иначе! В той, прошлой жизни, Святослав погиб на днепровских порогах. В засаде, подло, предательски. А здесь он пал в битве, под стенами Киева, сражаясь, как и подобает великому князю. Обстоятельства иные, место другое, враги и те, возможно, другие. Но итог один и тот же. Череп, ставший кубком. Символ поражения.
Я потер виски. Неужели это значит, что есть нечто большее, чем случайности, чем выбор, который мы делаем?
Получается, можно менять декорации, менять актеров, менять ход сражения но финал все равно останется неизменным? Святослав должен был умереть, и его череп
должен был стать кубком неважно, где и как, важно, что это должно было произойти. Иначе иначе что? Нарушится ход истории? Разорвется ткань реальности?
Если так, если судьба Святослава была предопределена, то что насчет моей? Я попал сюда, в это время, в эту мясорубку случайно ли? Или я тоже часть какого-то плана, какого-то неведомого замысла? И как бы я ни бился, как бы ни рубил врагов, как бы ни пытался изменить ход событий итог моей жизни тоже предопределен?
Меня замутило от этой мысли. Значит ли это, что все мои усилия напрасны? Что я обречен, как и Святослав, на какой-то заранее известный финал, каким бы он ни был?
Я резко мотнул головой, прогоняя эти мысли.
Нет. Нельзя так думать. Нельзя поддаваться этому мороку. Я не Святослав. Я Антон. И я буду бороться. Буду менять то, что могу изменить. Буду рубить врагов, строить союзы, искать свой путь.
Я не стану покорно ждать своей участи.
Святослав. Его тень витала надо мной с самого начала, с того дня, как я очнулся в этом времени. Он был тем князем, который гремел на всю Русь, рубил врагов, что шел до конца. А я? Я тут, в его эпохе, с его именем в памяти, с его черепом в руках. Это знак? Или насмешка? Я повернул кубок, посмотрел на череп глазницы были черными. Казалось, будто он смотрел на меня, будто ждал, что я сделаю дальше.
Алеша! крикнул я, не оборачиваясь.
Богатырь подошел. Его топор был в крови.
Чего, княже? прохрипел он.
Я повернулся, показал кубок, держа его так, чтоб череп смотрел на Алешу.
Смотри. Это останки Святослава, скорее всего, прошептал я.
Он присвистнул, глаза его расширились, как у мальчишки, увидевшего волка в лесу. Подошел ближе, наклонился.
Веслава тебя учила, сказал я, глядя на Алешу. Чему? Что ты от нее взял?
Он усмехнулся, уголком рта, зубы блеснули в полутьме. Топор он перехватил поудобнее, будто тот был частью его руки.
Лазутчик я теперь, княже, начал он, голос его был хриплый, но в нем была гордость. Веслава баба хитрая, сам знаешь. Учила меня теням доверять, шагать так, чтоб ни ветка не хрустнула, ни собака не гавкнула. Глазастый стал вижу, где враг прячет нож, где засада ждет. Учила слухом жить шорох, скрип, шепот за стеной. Все это в голове держу.
Я кивнул, внимательно слушая. Веслава да, она была как паучиха, плетущая сеть. Если Алеша взял от нее хоть половину, то он не просто силач с топором, а оружие, что может бить из тени. Я посмотрел на него высокий, плечи широкие, лицо в шрамах.
А еще чему? спросил я, прищурившись. Не только же этому она тебя учила?
Он хмыкнул, улыбнулся, будто вспомнил что-то теплое.