Что ж, ты и сама, кажется, была неприлично счастлива в компании лесбиянки.
Кдкой лесбиянки?
Потрясающей блондинки. Солвдор.
Сюзи? Она не лесбиянка.
Моя дорогая Уна, не поверю, что ты настолько наивна.
Она ненавидела, когда в спорах он начинал называть ее настоящим именем.
О чем ты говоришь?
Да ладно. Скажешь, не заметила, какого толка этот клуб? Что все женщины наряжены мужчинами, а мужчины женщинами?
Что?
Это место сборищ первертов. Солидор известная лесбиянка. Кокто педик, Пуленк тоже, а уж твой Кристиан Диор всем пидорам пидор.
Она растерялась.
Полагаю, сейчас ты скажешь, что и твоя крошка кокни тоже лесбиянка?
Нет. Она была единственной нормальной женщиной в этом вертепе. Именно поэтому мы и отправились подышать свежим воздухом.
Купер стала вспоминать вчерашнюю компанию, людей за столиками, Сюзи, сжимающую ее руку, странных «женщин» с хриплыми голосами, толпящихся у входа. Неужели Кристиан Диор тоже из тех, кого Амори презрительно назвал «педиками»? Если так, то он первый среди ее знакомых. По крайней мере, о ком она точно знает. Раньше она слышала это определение только в качестве оскорбления, когда говорили о ком-то испорченном. Но Кристиан какой угодно, только не испорченный. В его характере, конечно, проскальзывают женственные черты, и он прекрасно умеет смотреть на все с женской точки зрения. В нем есть нежность, несвойственная мужчинам.
Мне все равно, сказала она наконец. Кристиан вел себя безупречно. Он больше мужчина, чем ты, при любых обстоятельствах.
Его лицо застыло.
Ты ведешь себя как стерва.
Она почувствовала, что впервые видит его без прикрас таким, какой он есть, и это ее сильно напугало. И разозлило.
Я не позволю тебе затыкать меня, Амори. Вчерашняя ночь положила конец всему. Ты не представляешь, насколько это было ужасно. Тебе даже не жаль, что бедняга Джордж умер.
Он нетерпеливо отмахнулся:
Конечно, мне жаль, что он умер. Но ты слышала результаты вскрытия. Он сам виноват. Никто ничего не мог сделать. И мне жаль, что тебе досталось.
Тебя ничто не волнует, продолжала она обвинять Амори. Я просто раньше с этим не сталкивалась. Единственное, что для тебя важно, собственное удовольствие.
Он помолчал какое-то время, будто всерьез обдумывал ее слова. Мимо них по улице проносились джипы и грузовики.
Не просто удовольствие, сказал он наконец. Это намного больше. Это жизнь. Я писатель. Я нуждаюсь в опыте, Уна. Если я ничем не наполняюсь, я ничего не могу выдать обратно. Я не могу сказать «нет» жизни.
Ты обвиняешь меня в том, что я стою между тобой и жизнью?
Ты никогда не поймешь.
Да, видимо, мне не понять. Тебе никогда не приходило в голову, что ты можешь что-нибудь подцепить? И наградить этим меня?
Я не сплю с женщинами такого сорта.
Его наглость вызывала отвращение.
Не думаю, что ты удосуживаешься
выяснить, какого сорта эти женщины. Купер сделала глубокий вдох. Я не еду с тобой в Дижон. Я остаюсь в Париже.
Он моргнул:
Ты не можешь просто взять и соскочить. Ты моя жена.
Я хочу развода.
Не смеши меня. Он устало закатил глаза.
Купер стиснула кулаки.
Что бы ты ни делал, Амори, процедила она сквозь сжатые зубы, не нужно говорить со мной отеческим тоном.
Он в изумлении помотал головой:
Ты изменилась, Купер. Что на тебя нашло?
Я не шучу. Я требую развода.
Думай, что говоришь! Развод дело серьезное.
Какие-то несколько слов, которые пробормочет судья, парировала она. Так же, как при заключении брака.
Ты же не думаешь так на самом деле.
Раньше не думала. Но ты заставил меня изменить точку зрения.
Не знал, что ты такая циничная.
Учитель был хороший.
Если ты этого хочешь черт с ним, будь по-твоему! Но дождись, пока мы вернемся в Нью-Йорк.
А здесь чем плохо?
Я не собираюсь бросать тебя одну.
Я не ребенок. И это я тебя бросаю, а не наоборот.
Ты, кажется, забыла, что я несу за тебя ответственность.
И тут она взорвалась:
Ответственность?! Да я при тебе как служанка! Ты используешь меня, как используют удобства. Хотела бы я знать, кто тут за кого отвечает.
Я не могу с тобой говорить, когда ты в таком настроении, Купер.
Я чувствую то же самое.
Она повернулась и пошла прочь, а он стоял и смотрел ей вслед.
Через минуту он догнал ее, схватил за руку и развернул к себе лицом:
И как ты это себе представляешь? Что ты будешь делать здесь совсем одна?
Она стряхнула его руку:
ВТ' То же, что и делала: репортажи и фотографии для британских газет.
Губы Амори изогнулись в усмешке:
Милая, то, что ты время от времени писала за Джорджа, еще не делает тебя журналисткой.
Вообще-то, я думаю, делает. Редактор Джорджа не способен отличить его работу от моей. Они опубликовали десятки моих статей без вопросов. Джордж так и не отправил мою последнюю корреспонденцию. Письмо все еще лежит на столе в прихожей.
Это последний репортаж Джорджа!
Это мой репортаж, гневно возразила она. Я там присутствовала. Я сделала фотографии. Я написала текст. Джордж не имел к этому никакого отношения. Все это время он пребывал в пьяном ступоре. И знаешь что? Это чертовски хорошая история!
И это делает тебя журналисткой?