Она проявляла чрезмерную суровость и казалось, он подыскивал верное слово, ревность.
Ревность? ахнула я.
Вдова Тэтчер была стара. Ее жизнь шла к концу. А ты была молода, сильна, неутомима, и твой разум не успели замутить ни страдания, ни годы.
Я достаточно настрадалась.
При этих словах он нахмурился, и морщинка, пролегавшая у него меж бровей, стала глубже. Я вдруг поняла, что он постарел и будто выцвел.
Но ведь здесь ты стала счастлива? В семье Томас? снова спросил он. Миссис Томас говорит, что нет таких дел, с которыми ты бы не справилась. Ты огородничаешь, плотничаешь, готовишь, шьешь. Юный Иеремия рассказал мне, что ты стреляешь лучше любого из братьев.
Я очень многого не могу делать, вздохнула я. Но изменить это не способна. Мои слова прозвучали горько совсем на меня не похоже. Обычно я не жаловалась. В особенности преподобному Сильванусу Конанту, который всегда был мне другом и опорой. Если я хоть что-то умею, хоть чего-то добилась, то лишь потому, что вы верили в меня, прибавила я уже спокойнее.
Ты никогда не нуждалась в поощрении, заметил он.
Но вы всегда меня поощряли, парировала я, чувствуя, что в горле встал ком. Преподобный Конант был мне так дорог.
Успокой старика, дитя, попросил он. Скажи, что я тебя не подвел.
Нет. Не подвели, ни одного раза. Если бы вы попросили, я бы вызубрила всю Библию, от корки до корки.
Ты ее почти вызубрила.
Я хочу прочесть вам одну цитату, сказала я.
Ах вот как? И откуда же она? Из Книги Откровений или, быть может, из «Гамлета»? Он поддразнивал меня, но ведь я однажды выучила все догматы Вестминстерской ассамблеи лишь для того, чтобы меня потрепали по голове и похвалили.
Это декларация. Вы читали ее?
Читал.
И что вы о ней думаете? нетерпеливо спросила я.
Его глаза блеснули.
Я не составил конкретного мнения. Напомни-ка, о чем там сказано?
Он всегда был таким: поощрял мое образование, какие бы формы оно ни принимало, и искренне восхищался, когда я узнавала что-то новое.
Когда ход событий пылко начала я.
Он молчал, пока я говорила, а мой голос звучал так же звонко, как его, когда он час назад проповедовал с кафедры.
Я потеряла истинного друга и защитника. Не могу представить свою жизнь без него. Он был вам дядей, и потому мне надлежит принести вам соболезнования, но я безутешна. Знаю, что не должна жаловаться, не теперь, когда многие отдали свои жизни и когда ваш возлюбленный Джон каждую минуту рискует собой, но я любила преподобного Конанта, а теперь его нет, и я не могу с этим смириться. Кто станет слушать, как я пересказываю все, что запомнила, и восхищаться моим умом? Кто будет поощрять мою учебу, не ставя ограничений? Как я сумею высидеть хоть одну воскресную службу в церкви?
Томасы говорят, что мне следует ходить в церковь, что Сильванус хотел бы, чтобы я бывала на службе, но я не могу
этого вытерпеть. Если мертвые видят нас, я буду надеяться, что он сможет меня простить.
Я посещала церковь не из преданности Господу Богу, но лишь из преданности ему. Он любил Бога, и потому я тоже Его люблю, хотя и не уверена, что Господь там, в церкви. В прошлую субботу я пошла в Третью баптистскую церковь, решив проверить, не увижу ли там Его. Может, Он и заглядывал в окно, но я Его не почувствовала. Правда, во время службы я не скорбела по своему другу и потому, возможно, отправлюсь туда снова.
Баптисты радуются, что я пришла к ним, так, словно им удалось переманить меня на свою сторону. Теперь в Мидлборо мало новообращенных, за которых наши две церкви могли бы побороться. Мне нравится чувствовать себя желанной, но уверена, что их внимание ко мне скоро иссякнет особенно когда они поймут, что я вовсе не такая послушная и преданная, какой кажусь сейчас. Скоро они заметят мои странности и будут рады, что я так по-настоящему и не вошла в их общину.
Я осознала, каким подарком для меня явились вы, дорогая Элизабет. Все эти годы вы могли бы ругать меня, стыдить, могли попросту не отвечать. Но вы решили разделить со мной свою жизнь и любовь, свою веру и силу и приняли меня с распростертыми объятиями. Из всех даров, которые я получила от вашего дяди, самым большим благословением явилась переписка с вами. За это я всегда буду ему обязана.
Дорогая Элизабет, засим я остаюсь вашей самой верной и самой смиренной слугой,
Дебора Самсон
Новости долетали до нас лишь обрывками: отголоски боев, отзвуки побед и слухи о поражениях. А потом, однажды, прискакал всадник и привез запечатанное сургучом письмо для дьякона и миссис Томас. Всадник не улыбнулся, не попросил напоить коня. Он не хотел задерживаться.
Натаниэль погиб. Пал в сражении при Брендивайне. Красивое название и страшное поражение.
Месяц спустя всадник прискакал снова.
Элайджа погиб в Джермантауне. И Эдвард вместе с ним.
В третий раз всадник не смог встретиться взглядом с дьяконом Томасом. Хозяин протянул мне письмо.
Какой из сыновей? прошептал он. Который из них на сей раз?
Дэвид, так тревожившийся за родителей, не пережил прививку от черной оспы и умер в госпитале в Филадельфии. Я гадала, был ли с ним Дэниел, и молилась, чтобы Натаниэль, Элайджа и Эдвард встретили его в конце пути. Пенсильвания забрала их всех.