Цыдену стало неловко. Он корил себя за то, что не сразу понял Горбачука, этого, как теперь казалось, мученика, претерпевшего столько горя от войны.
- Да, нелегкая вам доля досталась- собравшись с мыслями, проговорил Цыден.- Я читал, как фашисты сжигали тысячи людей в печах, как делали абажуры из человеческой кожи В общем, современные, «культурные» людоеды!
- Верно, людоеды. Правильно говоришь, хлопец. Если б я угодил к ним в плен, и со мной бы так было. Спасибо другу боевому - вынес он меня с поля боя, когда контузило меня под Орлом. Почти полгода в госпитале провалялся, потом отпустили по чистой. Уцелел, как говорится. Да вот ведь - до сих пор иной раз голова кругом идет, шумит в ушах. В эти дни чувствую себя получеловеком, лежу ни живой ни мертвый. Задыхаюсь, как рыба без воды. Хорошо еще, что воздух на Байкале как вино. Только он и выручает. Вот дела-то какие! Надо сказать, весьма неважнецкие- тяжело вздохнул Горбачук.
- Вы, кажется, с Украины? - спросил Цыден.
- А ты откуда знаешь?
- Ведь Горбачук - это украинская фамилия. Верно?
- Верно. Винницкий я.
- А как вы чисто говорите по-русски!
- Конечно, за эти долгие годы я к русскому привык Четверть века почти, не шутка!
- Пройдет еще четверть века,- улыбнулся Цыден,- и станете вы, Кузьма Егорыч, настоящим бурятом!
- И это неплохо,- согласился Горбачук.- Я и сейчас много бурятских слов знаю: «тала» - друг, «нухор» - товарищ, «омоли» - омуль, «мяха» - мясо, «сан» - чай, «тамхи»-табак, «булган» - соболь, «гахай» - свинья, «баабгай»-медведь, «шоио» - волк, «ой» - лес, «модон» - дерево
- Вот видите!
- Вижу, Цыден! Между прочим, раз уж заговорили об учителе А сам-то он на фронте был или только записи ведет?
- Был на фронте, был, а потом в фашистском концлагере, то ли в Дахау, то ли в Орадуре, сидел .
- В Дахау?! - переспросил Горбачук и потупился.
- Вы знаете этот концлагерь? - осторожно осведомился Цыден.
- Дошел до меня слух, будто бы в Дахау сожжен мой младший брат. Учителю повезло, раз он живым и невредимым из ада вырвался
- Фашисты захватили его раненого и бросили туда. А освободили его наши наступающие войска, больного, изможденного, истощенного. Он совсем уж ходить не мог, лежал и ждал смерти. Еле выходили его доктора. Это мне сам он рассказывал.
- Да-а! - протянул Горбачук.- Чего только не испытает человек за свою жизнь! Кроме смерти, все испытает. А напоследок- и смерть, только это будет последнее его испытание Но лучше, чтобы он ничего подобного не испытал, а коли уж туго придется, не сдавался б живым врагу Да-а, такие вот дела земные!.. Ну что ж, поговорили, и хватит. Засиделись, однако. Спать пора. Я уж здесь, возле костра, приткнусь. Что-то неохота тащиться по темноте к
палаткам. А ты как, хлопец, туда пойдешь, что ли?
- Ладно уж, и я останусь. Ночь теплая, да и костер у нас по всем правилам.
- Вот и хорошо. Ложись с другой стороны костра,- сказал Горбачук, располагаясь спиной к огню и укрываясь брезентовой курткой.- Утром пораньше встанем, добычу обработаем, коптиться оставим. И весь разговор! Спокойной ночи!..
Люди уснули.
А таежная глухомань, казалось, решила бодрствовать до самого утра. Тревожно кричали ночные птицы, издалека подавали голос какие-то звери, глухо разговаривал лес, и бодро потрескивал ночной костер.
Глава двенадцатая ДАЛЬНЯЯ ТАЕЖНАЯ ЗАИМКА
День был погожий, солнечный. Время близилось к обеду, когда наши путники во главе с Горбачуком, перейдя речку по мосткам, подошли к заимке. Их встретил улыбающийся старик бурят Золэн Бухэ. Он сидел на крыльце и вязал рыболовные сети. Увидев Горбачука и его спутников, старик оставил свое занятие и, сморщив лицо в улыбке и одновременно окинув острым взглядом незнакомых людей, поднялся с места:
- И, сколько айлшан пришел! Здра-асте, здра-асте Наш заимка айлшан - гость будешь!.. Ай-яй-яй, Кузьма, шибко ты молодец! Сразу много айлшан тащил, цело табор
В дребезжащем голосе слышалась радость, смешанная с сарказмом. Лицо у старика было узкое, изборожденное отметинами долгих и, по-видимому, трудных лет, волосы наполовину поседели, наполовину приобрели иссиня-буроватый оттенок, на подбородке топорщилась редкая бороденка. Только глаза сохраняли молодую цепкость и даже не выцвели от времени, не потеряли черного блеска. А вообще-то можно было дать старику лет восемьдесят или больше. Одет он был в длинную полинялую рубаху, которая, как можно было догадаться, была когда-то синей. Рубаха не была заправлена в брюки, а на тощих ногах старика красовались совсем новые мягкие тапочки из сыромятной кожи.
«Странное сочетание»,- отметил про себя Георгий Николаевич.
- Хорошо, что ты рад гостям! Они из Улан-Удэ! - крик-мул Горбачук старику, потом сказал Георгию Николаевичу: - Совсем он глухой. Кричи не кричи, стучи не стучи, все равно. Хоть из пушки пали.
Старик поморщился и непонимающе уставился на Горбачука, беззвучно пошевелил губами и только потом прошамкал, криво раскрывая беззубый рот:
- Мало-мало приустали. однако Э-э, хубун шибко молодец, шибко-шибко молодец, парень- И старик провел шершавой ладонью по голове Толи.- Маломало мойся, холодна вуда в речке, шибко хорошо будет