на асфальте тонут отражения сталинских высоток.
До места мы добрались спустя час. Оказалось, что по адресу, который дал мне Ваня, находился гаражно-строительный кооператив.
Гаражи, выстроенные в кривую линию вдоль промоины, напоминали зубцы старой пилы одни покосились, другие стояли ровно, а третьи и вовсе без ворот. Ржавые автомобили и запчасти виднелись то тут, то там.
Федя притормозил у третьего ряда, где парень лет двадцати пяти копошился под капотом «Москвича»
Это не конечная? спросил он, высовываясь из окна. Потом куда?
Домой, ответил я, собираясь выходить из машины. Такси вызову.
Пф, такси! Федя фыркнул, выключая зажигание. Эти стервятники счётчики крутят, как прачки бельё. Я подожду, а потом отвезу куда скажешь.
Спасибо, Федя, сказал я и вылез из салона автомобиля.
На звук моих шагов, парень высунулся из-за крышки капота, вытирая руки туки тряпкой.
Здравствуй. Не подскажешь, где найти Шурика? спросил я, доставая бумагу с адресом и зачитывая его.
Здравствуй, насторожился он. А тебе зачем?
Гостинец от друга передать надо.
Парень вдруг рассмеялся, по-доброму, с облегчением.
Сергей? спросил он, выдыхая. Я кивнул. Да я и есть Шурик! Ваня говорил, что ты придёшь. Только он описал тебя так, будто тебе лет тридцать, не меньше. Вот я и не понял сразу. Пойдём, я приготовил всё.
Шурик зашёл в гараж, я же встал у входа, прислонившись к двери плечом. Пока парень рылся в углу гаража, вытаскивая банки с краской, он без умолку трещал:
Наташка-то моя, сестра двоюродная, тихоня такая, скромница. Никого к себе не подпускала. И представляешь наше удивление, когда она на семейных посиделках Ваньку как жениха представила. Шурик поставил передо мной мешок с известью. Отец тогда аж трубку выронил. Хе-хе.
Ваня такой, своё не упустит и если решил идёт до конца, усмехнулся я, проверяя густоту краски.
Шурик вдруг выпрямился и щёлкнул пальцами:
Момент, сказал он и исчез в гараже, откуда послышался грохот, а затем вернулся с рулонами обоев. Обойки есть, надо? Красивые, в цветочек.
Я глянул на «Волгу», где Федя дремал, прикрыв лицо газетой. Хорошо что моя «оплата за работу» была при мне.
Давай, кивнул я. Пригодятся.
Пока Шурик возился с рулонами, Федя вышел покурить. Увидев обои, свистнул:
А ты, парень, как я погляжу, не промах, он пнул колесо «Волги», будто проверяя его на прочность.
Когда грузили в машину последний рулон, я расплатился с Шуриком. Когда я уже садился в машину, он вдруг сунул мне в карман небольшой свёрток:
Наташке передай. Скажи, от меня. Он подмигнул: Там кое-что для её «золотых рук».
Передам, сказал и захлопнул дверь машины.
Федя, закурив вторую папиросу, завёл мотор. «Волга» дёрнулась, разбрызгивая грязь. В зеркале отражался Шурик, который махал нам рукой, будто провожал в долгий путь.
Дорога домой пролетела под аккомпанемент Фединых баек. Он, размахивая сигаретой, живописал, как он однажды овец дрессировал:
Как-то вёз я рефрижератор с минералкой из Боржоми. Дорога через перевал. Серпантин, туман, камни с неба сыплются. Вдруг вижу стадо овец перегородило путь. Пастух, дедок в войлочной шапке, курит у обочины, хохочет: «Молодой, говорит, тут только орлы летают, а ты на железяке лезешь!».
Федя прикурил, щурясь на закат:
Я ему: «Дед, дай пройти, план горит!». А он: «А ты спой, как овцы зовутся по-грузински!». Пришлось вспоминать, как в армии в Тбилиси служил. Вспомнил, и как заорал: «ЦО-О-ДА!». Дед аж за живот схватился: «Ладно, говорит, проезжай, только гудком их разгони они к звуку привычные!».
Федя хлопнул ладонью по клаксону, имитируя рёв:
Так я и ехал Гудю, овцы бегут, дед машет палкой. А на посту ГАИ меня остановили и спрашивают: «Ты чего, больной, сигналишь?». А я им в ответ: «Так овец дрессирую, товарищи!». Они долго смеялись, потом чаем угостили из фляжки. Если ты понимаешь, о чём я.
Я понимал. Да и Федя мне нравился. С хитринкой парень, но при этом гнили в нём не чувствуется.
У подъезда нас встретил грохот. Отец и дядя Боря, красные от натуги, выносили старую кухонную тумбу.
О, Серёга! поприветствовал меня дядя Боря. Помогать пришёл или зрителем?
И то, и другое, усмехнулся я, подхватывая ящик с краской. Федя, не дожидаясь просьбы, взвалил на плечо рулон линолеума.
В прихожей мать металась между кухней и коридором, зажав в руках веник и кастрюлю:
Осторожно! Там же мои банки с огурцами!
Консервы я запихнул под кровать в своей комнате, чтобы не мешали при ремонте. Материалы сложили в углу коридора, где уже стояло ведро
Подцепил её ногтем, поднял, пыль сдул. Перевернул и вгляделся в снимок, на котором был изображён отец лет двадцати, в кожаной куртке, рядом с ним сидят и улыбаются четверо. Лица смутно знакомые, кроме одного Этого человека я узнаю везде и всегда.
Да ладно неверяще проговорил, рассматривая снимок.
Ну что, продолжим? повеселевший отец вошёл в коридор, вытирая влажные руки о брюки.
Я поднял карточку, повернув её к свету.
Объяснишь? спросил я.
Взгляд отца скользнул по фото и с его лица медленно сползла улыбка. Передо мной снова стоял тот отец, которого я знал до сегодняшнего дня холодный, осмотрительный, скупой на слова и эмоции.