Лютой называли строгую начальницу отряда и эта кличка прилипла к грузной, крашеной под бешеную лису, женщине не зря. В ее присутствии все ходили по струнке и подчинённые и поднадзорные мы. Злить ее очень не хотелось, поэтому мы с Мариной без пререканий отложили разговор и отправились на утреннее построение.
К врачу я попала на следующий день.
Мария Ивановна, в отличие от меня, совсем не удивилась обнаруженной почти трехмесячной беременности, дежурно поинтересовалась планами и спокойно приняла ответ. Позже я поняла, что в женских колониях множество заключённых специально беременеют, чтобы получить послабление
режима и выбить льготы для себя.
Беременным выдавали витамины и дополнительное питание, увеличивали перерывы на работе, сокращали рабочий день. К тому же, всегда можно было сослаться на плохое самочувствие и отдохнуть в лазарете, отоспаться и отъесться. Поэтому и пользовались женщины этой возможностью, но лично для меня страшным оказалось то, что дети, зачатые для "плюшек" по-настоящему не нужны были матерям и по достижению ими трехлетнего возраста большинство крошек отправлялось в дома ребенка.
Когда неприглядная правда открылась мне, сразу стала понятна холодность медперсонала и их пренебрежительное отношение к женщинам в деликатном положении. Никто тут не собирался сильно нянчиться с нами, но после того, как я своими глазами увидела в беседке для курящих будущую маму с огромным животом, осуждать врачей не смогла.
Зато мне очень повезло с Маришей. Девушка оказалась нормальной в этом плане и мы с ней быстро если не сдружились, то начали хорошо общаться. Конечно, мы часто обсуждали планы на будущее, прикидывали, как сложится с детьми. Марина оказалась в более выгодном положении ее срок по статье за подделку документов должен был закончиться, когда ребенку исполнится год, у меня же он дойдет до полных трёх ребенкиных лет и, если не получится договориться с персоналом, придется просить отца забрать малыша на несколько месяцев к себе.
Но в октябре мои планы серьезно пошатнулись, а потом и рухнули.
На свидание вместо отца неожиданно приехала мачеха тетя Света, и огорошила новостью о болезни отца.
Он не говорил тебе, чтобы не волновать, но инсульт уже второй. Первый ударил когда ты в больнице лежала. Осинина довела, давление ничем не снималось, а лечиться ему некогда было, ты знаешь, квартиру продавал, с адвокатами договаривался.. Тетя Света протяжно выдохнула и потерла пальцем уголок глаза. Тогда быстро оклемался, но две недели назад опять придавило В больнице он Врачи ничего не обещают, но я же не слепая, вижу, все очень плохо..
Несколько дней после теть Светиного отъезда я не находила себе места и так переживала, что начальник колонии дал разрешение через день звонить в больницу, где лежал отец и справляться о его самочувствии.
Если бы ещё мое волнение помогало
Месяц спустя, ровно в день, когда малыш в животе первый раз толкнулся, меня вызвали к начальнику колонии, и, по пути в кабинет на втором этаже администрации, я уже представляла, что мне скажут, а выйдя от него обратно в коридор, я съехала спиной по крашеной стене на пол и зарыдала, не обращая внимания на хмурящуюся женщину-конвоира.
Пусть смотрит, мне все равно. Я оплакивала свою полностью закончившуюся прошлую жизнь и бесконечное одиночество.
В ответ на мысли об одиночестве, внутри опять толкнулся малыш, словно обижаясь и окликая: "Ты чего? Какое одиночество? А как же я?" И это придало мне силы, позволило соскрести размазанную себя с пола, подняться и выпрямить спину. И почти твёрдо пойти по безликому коридору, слыша за спиной грузные шаги сопровождающей и стараясь не думать о том, сколько раз мне ещё предстоит вот так вставать и идти дальше.
Прихватывало ее часто через каждые десять шагов Марина тяжело оседала на холодную апрельскую землю, и мне приходилось поднимать ее и поддерживать, наплевав на собственное самочувствие, и, когда я наконец дотащила подругу до медблока, мой собственный живот тоже начал ныть.
Кучно пошли, с ухмылкой прокомментировала конвоир мою согнутую позу и ушла, сдав нас с Маринкой пожилой санитарке, заменяющей в этот поздний час врача.
Теть Люда натянула халат поверх спортивного костюма и нахмурилась.
Дубровкина, ты-то куда? Две недели до срока! На-ка, выпей, да ложись, полежи пока, авось отпустит.
Дав мне две маленькие жёлтые таблетки, она схватила телефон и ушла в соседнюю палату к Марине, на ходу набирая врача.
До меня донесся ее голос, и по отдельным фразам я поняла, что Мария Ивановна уехала с ночёвкой на дачу и очень не хочет прерывать долгожданный отдых ради не к месту зарожавшей заключённой.
То, что зарожавших уже точно двое, стало понятно через час, и, сколько бы теть Люда не возмущалась и не говорила, что мне ещё рано, я внутренней болью чувствовала мое время настало.
Санитарка ещё раз позвонила врачу, получила от нее заверения, что первородки быстро не управятся и до утра с нами ничего не случится, напоила нас лекарствами и засела на посту с книжкой.
Но врач ошиблась. Или мы с Маринкой были неправильными первородками, или звёзды так пожелали, но вскоре теть Люде стало не до книги. Она металась между палатами и временами не могла сдержать слез от плохо скрываемого страха, но мне тоже не особо было до ее состояния. Я тонула в волнах боли и ничего не могла поделать с непослушным телом.