Пулемёты огонь! раздалась спокойная команда Фионы, припавшей к прицелу крупнокалиберной винтовки.
Грохнул выстрел, и одна из летящих к нам фигур упала на землю уже мёртвой. Калибр в тринадцать миллиметров не оставлял шансов на спасение. А за спиной на холме ударило пять штук автоматических стволов того же калибра. Стальные пули прошивали насквозь простую пехоту и бойцов скверны, не делая никаких различий. Лишь сильнее разгорались на стволах руны, охлаждая металл.
Сразу же, большая часть усиленных воинов бросилась к холму с пулемётами, но тут тех, кто добежал, встретил я. Удивлённо раскрыл глаза пышущий тьмой боец, разваливаясь пополам вместе с доспехами. А на моём тесаке лишь сильнее разгорелись красным руны, нанесённые кровью богини магии и питаемые скверной.
Вправо, влево, вперёд, рубить, резать, отрывать головы, руки, ноги. Сносить черепа. Сильно ударило в спину, но я не остановился, зная, что под таким количеством
влитой в защиту скверны пуля, даже стальная и крупнокалиберная, доспех не пробьёт. В тело вливалась выплеснутая энергия из убитых, восполняя потери.
Рассмеявшись, я кулаком снёс шлем вместе с головой и взмахнул тесаком, отсекая ноги другому врагу. Они всё лезли и лезли, но потом страх перебил ярость скверны, и они стали разбегаться. Как тараканы, когда включают свет. Промелькнувшая мысль меня отчего-то очень рассмешила, и я хохотал, как сумасшедший, продолжая охотиться на врагов, снабжающих меня силой.
Сколько это длилось сложно сказать. Но в какой-то момент больше не увидел таких опасных врагов, кроме двоих, убегающих в сторону города. Я бросился за ними, догнав уже почти под стенами. Отрубил ноги одному, пришпилив тесаком к земле, вогнав по самую рукоять, поймал второго и, ради веселья, ухватившись удобнее за сапоги, разорвал пополам.
Тва-а-а-арь! Ублюдок скверны! прохрипел, разбрасываясь кровавой пеной изо рта, исходящий от ярости и боли искалеченный благородный.
Мои губы растянул оскал, и, сильным ударом ноги, я отправил его голову в смявшемся шлеме и торчащим куском позвоночника куда-то в воздух. Лениво посмотрел на стену, с которой пытались стрелять, и ворвался в город, успев до закрытия огромных створок.
Меня встретили стрелами, иногда ружьями, просто камнями. Но я не обращал внимания, вырезав всех возле ворот, не дав их закрыть окончательно. А после, бросился на отряд, стоявший глубоким строем перед воротами.
В голове промелькнула мысль, что получилось очень похоже на то, если бросить помидор в миксер. Воздух вокруг загустел, превратившись в кровавую взвесь, проламываемую моим телом. Я изредка выхватывал лица с распахнутыми, с красными, слезящимися глазами, текущими носами. Плохо им было от постоянных газовых атак.
Сначала дрались мужчины, потом старики, следом старики и женщины. Подростки, что постарше, а потом уже и вовсе почти дети, пытались бить меня подхваченными у мёртвых взрослых копьями, стрелять из детских луков.
Зарубив белокурую девочку лет двенадцати, в удивлении распахнувшей глаза, когда её верхняя часть отлетела наверх, в кровавом угаре и пытаясь нагонять ярость воспоминаниями о том, что творили они с крестьянами, я дрогнул. Отмахнувшись тесаком, отступил назад, встряхивая головой и пытаясь прийти в себя, наконец, получив возможность осмотреться вокруг.
Передо мной ползали раненые матери, умоляя пощадить их детей. Удивительно, но раньше, действуя под ускорением, я не мог разобрать, что они говорят. Или же просто не хотел? Толстым слоем лежали трупы. А город вокруг
Он выгорел полностью. Несколько десятков каменных зданий, в которых прятались выжившие это всё, что осталось. Вокруг я видел лишь измождённые, затравленные газом и измученные голодом лица.
На колени! прорычал я, сжимая горящий рунами тесак в руках. И уже тихо, обычным голосом, попросил. Пожалуйста. Или я всех убью.
Их осталось-то перед глазами меньше тысячи. Наверняка, много ещё кто попрятался, как оно и бывает. Но сейчас они медленно опускались на колени. Кто-то практически падал, других, демонстрирующих гордость, цепляясь за одежду, умоляли поступить так их соседи.
Смельчаков нашлось не много, слишком страшно и слишком измучены. За спиной распахнулись створки ворот, и влетел Аяз, оглядываясь по сторонам. Встряхнув тесаком, он протёр его от крови и убрал на пояс.
Оглядев людей, недоверчиво спросил:
Это все, что остались?
Остальные уплыли. Или вы их сожгли да отравили, сухо ответила ему сухощавая женщина лет пятидесяти, спускаясь со стены. Стоящая на коленях толпа расступилась, пропустив её к нам. Она же, остановившись предо мной, посмотрела снизу вверх.
Вот значит, на кого она променяла всех нас
Ты жива? Хорошо. Для Элеоноры это важно. Если сдадите город, останетесь живы, равнодушно произнёс я, убирая тесак в ножны.
Привычно сосредоточившись на скверне, отправил лишнюю энергию обратно в Лес. Подобное стало даваться легко, слишком много практики. Любопытно, кто-то, кроме меня, так глубоко погружался в скверну? Ты можешь быть сколько угодно бывшим богом или богиней, но если не готов делиться, никто не пустит тебя настолько глубоко.