опоздай он вместе со штурманом с вызволением своих боевых друзей из пылающего самолета на несколько секунд едва ли кто- нибудь из зинаковского экипажа был бы жив.
Многих из того боевого вылета на Розенберг ныне уже нет. Одни тогда погибли; их имена занесены на Стелу Славы нашего 6-го бомбардировочного авиационного Берлинского ордена Кутузова полка, сооруженную на месте бывшего нашего аэродрома на окраине города Шяуляя. Другие ушли из жизни уже после войны лет-то сколько прошло после ее окончания! О третьих по разным причинам ничего не известно. Но все они и первые, и вторые, и третьи навсегда в памяти наших, еще пока что здравствующих, однополчан
Под 19 марта каждого года мы, оставшиеся чудом от того вылета живыми и нашедшие друг друга более чем через тридцать лет Михаил Дмитриевич Янин, Иван Павлович Луценко и я, поздравляем друг друга со вторым днем рождения.
«МОСКВА» НАД БЕРЛИНОМ
Среди Мазурских озер
С этого аэродрома взлетали фашистские стервятники в горькое для нас раннее утро 22 июня 1941 года, чтобы обрушить смертоносный груз на еще не проснувшиеся наши мирные города и села, положив начало неисчислимым бедствиям нашего многострадального народа. И в последующие дни, месяцы и годы с этого аэродрома велись боевые действия вражеской авиации вплоть до начала 1945 года, когда части 2-го Белорусского фронта вынудили немецкофашистские войска спешно покинуть южные районы Восточной Пруссии, в том числе и места, окружающие аэродром Грислинен, не успев настолько стремительным было наше наступление хотя бы частично повредить и сам аэродром, и близлежащие поселки, хутора, фольварки.
Неплохо располагалась здесь элита гитлеровского вермахта прославленные в небе многих стран Европы асы и технический персонал люфтваффе. Аэродром, удобно расположившийся в кружеве Мазурских озер, утопает в необычном для нас прилизанном и ухоженном хвойном лесу. Стройные сосны наполняют живительным ароматом и без того чудесный весенний воздух. На опушке леса ряд основательных создается впечатление, что у немцев все основательно, по-хозяйски типично готической архитектуры больших и малых зданий, со множеством лоджий, балконов и балкончиков, с изящными башенками, оканчивающимися ажурными шпилями-флюгерами на крутых островерхих черепичных крышах, с оригинальными окнами, окошками и оконцами самой разнообразной формы: прямоугольные и квадратные, круглые и овальные, ромбовидные и треугольные. Некоторые из окон, особенно на верхних этажах, под самой крышей зданий, заставленные искусно подобранным цветным витражом, поражали наши неискушенные взоры игрой всех цветов радуги в лучах утреннего и вечернего солнца, изредка проглядывающего сквозь редкие разрывы затянутого облачностью неба.
Симметричное расположение окон и, как правило, уменьшение их числа и размеров по высоте снизу вверх, башенки на островерхих крышах все это создавало иллюзию вертикальной перспективы зданий, делало их будто бы стройнее и выше.
Мы всем полком разместились в одном из таких зданий громадном трехэтажном особняке санаторного типа.
К высоким резным дверям особняка вела широкая парадная лестница. Она лестница как бы продолжалась и внутри здания, ведя от просторного светлого вестибюля на площадки второго и третьего этажей. А иллюзия вертикальной перспективы сохранялась и внутри здания, поскольку высота помещений тоже уменьшалась снизу вверх.
На первом, самом престижном этаже, с лепными, высотой пять-шесть метров, потолками, располагались штабы полка и эскадрилий, а также соответствующие начальники. Тут же размещались полковой класс подготовки к полетам и комфортабельная столовая.
Второй этаж, комнаты, окна и наружные двери которых выходили на лоджию галерею, окаймляющую этаж по всему периметру здания, «оккупировали» офицеры эскадрилий.
Третий этаж был отведен под жилье рядового и сержантского состава всего полка.
Получилось, что в размещении личного состава образовалась своего рода «субординационная» перспектива снизу вверх; начальство ниже, подчиненные выше.
Обитатели второго этажа поселились в небольших, на три-четыре человека каждая, комнатах, обставленных вполне приличной мебелью, картинами и коврами на стенах, а лоджия-галерея, прилегающая к комнатам набором шезлонгов, плетеных кресел-качалок, шахматных и журнальных столиков, предназначенных, очевидно, для отдыха и принятия воздушных или солнечных ванн жильцами комнат: ранее любимцами Геринга, сейчас нами.
В нашей комнате, кроме меня и Ивана Луценко, Саня Климук со своим штурманом Халымончиком. Очень дружная и порядочная компания образовалась: Саня со своими прибаутками и шутками, мой Иван со своими нерастерянными еще привлекательными привычками чрезмерно удивляться всему новому, молчаливый и часто улыбающийся Коля Халымончик, ну и я, чрезвычайно довольный и тем, что хорошо устроились, и тем, что лучшие друзья вот тут, около тебя.
После вкусного и плотного ужина шеф-повар летной столовой, улыбающаяся, симпатичная в своем белом халатике и такой же белой шапочке, небольшого роста, голубоглазая, средних лет женщина, с чисто русским радушием и женской непосредственностью, заявила: «Ребятки, я буду кормить вас от души, «от пуза», а вы уж воюйте как следует и, пожалуйста, возвращайтесь невредимыми с каждого вылета». Это и подтвердилось качеством ужина. А когда вся наша честная компания укладывалась «почивать», Иван по-своему выразил личное впечатление от первого дня пребывания на новом месте: