Эх, в такой комнате, да в такой кровати, да после такого ужина, да еще Клава моя бы тут была и спать бы не захотелось, мечтательно произнес он, уже лежа в постели и, в который раз, с интересом оглядывая окружающую всех нас обстановку.
Почему-то в комнате установилась тишина. У каждого из нас была где-то своя, если не Клава, то Зоя, Маша, Люба
Лучше переспать, чем недоесть! прервал тишину Саня Климук. Тушите свет, завтра рано вставать.
И, натянув на голову пуховую перину они у немцев служили и одеялами, Саня где-то такую отхватил, он притворно громко захрапел.
Свет выключил Коля Халымончик его кровать была ближе других к выключателю. Но еще долго может, от слов Ивана? в темноте ворочались с боку на бок обитатели комнаты.
Пожалуй, в таких комфортных условиях мы еще никогда не размещались. Только вот пользоваться этими благодатными условиями у нас не было времени столь напряженной была обстановка. Мы либо вели боевую работу и наносили бомбардировочные удары по окруженным нашими войсками группировкам противника в районах Данцига и Кенигсберга, либо «сидели» в готовности к боевому вылету и буквально (ведь Данциг и Кенигсберг морские порты) «ждали у моря погоды», которая в конце марта начале апреля, с точки зрения боевого применения авиации, была отвратительной.
В первом случае у нас действительно не было времени приходилось готовиться к возможному повторному вылету сразу же по возвращении с задания. А во втором после безрезультатного «сидения» в готовности 1 в самолетах, или 2 под самолетами и возвращения в свой полковой особняк настроение наше находилось в настолько испорченном состоянии, что все прелести нашего прекрасного «бытия» нас не радовали.
А нашу эскадрилью Иванов в это время считать эскадрильей можно было только условно. Что ж это за эскадрилья, в которой нет ни комэска, ни его заместителя, ни штурмана, ни начальника связи?
Так что кроме как адъютанту эскадрильи Толе Щербине командовать оставшимися шестью экипажами Зинакова, Луценко, Осипова, Игонина, Семенова и Климука было некому. Что он, Щербина, вполне добросовестно и делал, на должном уровне решая и организационные вопросы, и вопросы внутренней службы. А места наших экипажей в боевых порядках пока что двухэскадрильского состава другие две эскадрильи имели меньшие, чем у нас, потери в каждом боевом вылете указывала полковая плановая таблица полетов. И заранее нельзя было знать, на каком месте в бой пойдет тот или иной экипаж, с кем ему, экипажу, в случае необходимости придется взаимодействовать огнем и маневром. Только наш экипаж, мы с Иваном могли быть уверены: если полк поведет Садов, то мы будем у него, в его ведущем звене, правыми. Иван ведь «правая рука» Салова.
Когда не было погоды
Но хорошая или хотя бы сравнительно хорошая погода выдавалась не так уж
часто, почему в большинстве случаев полк на боевые задания водил действительно майор Салов, а в плохую кто ж в плохую погоду полковые девятки в бой пошлет?
Ну, вот и пребывали мы в ненастные дни подолгу в состоянии той боевой готовности, которая определялась на предполетной подготовке. И тогда тоскливо посматривали мы на хмурое небо и ругали разными нехорошими словами всю метеорологическую службу, как будто она виновата в нелетной погоде.
Нельзя сказать, что мы совсем уж ничем не занимались, а лишь ждали Занимались.
Молодых летчиков проверяли в технике пилотирования в районе аэродрома иногда можно было выполнять отдельные полеты одиночными самолетами. Многие из нас, наблюдая за этими полетами, думали: а ведь можно было бы на боевые задания ходить и одиночными самолетами, и при низкой облачности. И подтверждение этому было: прилет из Шяуляя на малой высоте, под самыми облаками экипажа Володи Зайцева, чей самолет после небольшой, по вине штурмана, аварии, ремонтировался силами самого же экипажа, почему и задержался с перелетом.
А авария произошла так. На рулении после выполнения боевого задания, желая подзарядить гидроаккумулятор, для чего требовалось поставить тумблер управления бомболюками вверх, в положение «закрыто», Володин штурман Саша Васильев поставил вверх, в положение «убраны» рядом расположенный тумблер управления шасси. Заметив ошибку штурмана, Володя моментально было перевел тумблер вниз, в положение «выпущены», но было поздно: левая нога шасси сложилась, и самолет, накренившись на левую плоскость, прочертил ею по земле замысловатую кривую, повредив консоль.
Самым неприятным для Саши Васильева был укоризненный взгляд техника самолета Васи Букшенко, переводимый то на помятую плоскость, то на него, Сашу Васильева: что ж это ты, как можно так небрежно с гидросистемой обращаться Вот что прочитал Саша в этом взгляде.
К исходу следующего дня, когда весь полк покинул шяуляйский аэродром, усилиями Букшенко самолет был приведен в соответствующий порядок: повреждение было несложным. Но перелет в Грислинена комендатура аэродрома не разрешала: низкая облачность затянула всю Прибалтику. Не разрешала день. Не разрешала второй. И на третий день не разрешала. И тут терпение экипажа кончилось: как же так, весь полк, наверно, боевую работу ведет с нового аэродрома, а мы здесь «загораем»! Неужели на малой высоте не долетим до Грислинена? И Володя Зайцев принимает рискованное решение: выполнить перелет самовольно.