...Эдмунд ждал ее за столиком, нервно сплетая пальцы. Он был сильно смущен, и Лавинии даже показалось, что он немного похудел за это время скулы обозначились резче.
Не бойтесь, я не буду докучать пошлостями, пробормотал он и внезапно покраснел. Я только хотел попросить прощения за свое непозволительно наглое поведение.
Прощения? О чем вы? Лавиния не хотела ничего, кроме того, чтобы он улыбнулся. Выговаривать ему теперь за прежнее поведение было бы бессовестной неблагодарностью.
Я...
Вы спасли жизнь Эдриану. Больше я ничего не хочу знать.
Он вздохнул с облегчением.
Это счастье, что мы расстаемся, по крайней мере, не врагами.
Скоро я вернусь в Корлинг, осторожно предположила Лавиния. Может быть, мы и увидимся.
Он моргнул.
Если вы этого захотите, то, конечно...
И вы тоже.
На прощание они обменялись адресами.
Мир Лавинии
Лавиния слушала и чувствовала пульс Корлинга, его сердцебиение, ощущала его жизнь каждой клеточкой. В нем кипела тихая, подспудная борьба, тянувшая к себе, и Лавиния хотела бы выбрать правильную сторону, помочь хотя бы словом. Увы, пока ей не доверяли писать на серьезные темы. Она надеялась, Клод со временем научит ее говорить о них.
Он жил в том же квартале, но когда Лавиния вернулась из Леостона, он как раз отправился в Розфильд навестить приемного отца. Оставалось коротать время, вернувшись к статьям и прогуливаясь по Корлингу, по любимым местам, которые Лавиния выделила вскоре после того, как приехала.
Старый крепостной вал, несколько особняков, где теперь были частные квартиры за ними располагался Южный рынок а еще Корлингский собор, старейший в стране.
Собор высился неподалеку
от двух главных городских каналов, на открытой площадке, вымощенной булыжником. Вокруг ни скамеек, ни кустов, ни клумб, какие привыкла видеть Лавиния у церквей в Розфильде. Он стоял один, серый от ветров, холодный и сумрачный, и лишь кресты горели на солнце. Лавиния помнила, как, перекрестившись, впервые робко вошла внутрь.
Неправдоподобно толстые стены не впускали летнее тепло, захотелось обхватить себя руками. Службы не было, колокола молчали. Тишина стояла такая, что Лавиния слышала свое дыхание. Украшений здесь не было, кроме витражных стекол; падавший сквозь них солнечный свет бросал яркие тени на пол и стены. Но в многоцветье не было веселья за ним, на противоположной стене, виднелось огромное распятие.
Не было, просто не могло быть поблизости шумного и грязного вокзала, высотных конторских зданий, блестящих стеклами в мелком переплете, вульгарно выставленного напоказ богатства гостиниц и ресторанов и страшной нищеты мелькавших за окнами трамвая трущоб суета, грехи и пороки остались за порогом. На ум ничего не шло и девушка просто стояла, чувствуя, что ее Видят. Собор она покинула тогда, ощущая полный покой.
Позже Лавиния побывала и на крепостном валу. День был сумрачный, тучи нависали низко, и даже удивляло, что она не сможет дотронуться до них Клод, наверное, уже смог бы. Перед ней была гигантская впадина рва, вся поросшая высокой травой, по другую сторону березовая роща начиналась несколько в отдалении, и можно было себе представить стародавние времена, когда этой рощи еще не было, а вместо нее расстилалось бескрайнее поле. Когда-то Корлинг, говорят, осаждали идальгийцы. Можно было и теперь представить мрачных смуглых рыцарей, неизвестно что забывших в краю болот и холодного ветра, скачущих по краю этого рва, их вьющиеся черно-бело-алые знамена.
Вернувшись теперь из Леостона, Лавиния решилась снова навестить собор и вал, чтобы понять, изменился ли ее взгляд на привычные вещи. Oна уже знала, что даже при легком увлечении будто бы меняется мир вокруг. Но удивительное дело: собор и вал все так же величественно молчали, навевали те же мысли. Выходит, и влияние влюбленности меняется с годами? Или Лавиния была недостаточно влюблена?
Но ведь она столько думала об Эдмунде, так хотела поговорить о нем, так волновалась, не решаясь написать ему или позвонить. Oна бесконечно вызывала в памяти его плавные движения и жаркие прикосновения во вермя танца с розой и сердце замирало, а тело томилось. И когда она думала, что без помощи Эдмунда погиб бы Эдриан, мурашки пробегали по коже. Разве она может не любить человека, который спас ее брата?
Но крошечный червячок сомнения, присосавшись один раз к сердцу, все-таки не хотел отставать.
Паровоз ворвался к вокзалу, обдавая встречающих клубами белого дыма и пугая гудком до дрожи в коленях. Лавиния невольно схватилась за отворот своего легкого осеннего пальто, потом отдышалась и стала всматриваться в толпу, хлынувшую с поезда. Вот наконец заметила знакомую долговязую фигуру, светлый плащ и оранжевую ленту на шляпе: Клод любил некоторую экстравагантность в одежде. Кинулась к нему, проскальзывая между других встречающих. Клод тоже поспешил ей навстречу. Вот наконец они добрались друг до друга, он обнял Лавинию одной рукой другой придерживал чемодан и быстро поцеловал в щеку. Когда никто на них не смотрел, они позволяли себе обращаться друг с другом, как брат и сестра.
Вскинув лицо, Лавиния радостно улыбнулась, всматриваясь в родные черты. Клода никто не назвал бы красавцем, не назвал бы даже броским, но Лавиния всегда любовалась тем, как вглядываются в собеседника, точно пытаясь понять душу, умные серые глаза ее друга, как небрежно он оправляют упавшие на лоб русые волосы, прямые и тонкие, но все равно непослушные.