Ты шевелишь пальцем, и поток тьмы, ощутимый, вещественный, движется вместе с ним. За ним взметается пыль, гнется трава, с куста слетают листья. Ты неуверенно машешь рукой, сжатой в кулак, и угол стены сминается, трещит, сыпется каменной
крошкой. Ты подпрыгиваешь и тьма послушно подхватывает тебя, вздымая до верхних окон, а затем плавно опускает. Ты смеешься так радостно и звонко, как могут смеяться только счастливые дети.
И почти сразу замолкаешь, хмуришься. Твой триумф некому видеть. Он не полон без твоих чудовищ, без тех, кто так долго тебя притеснял. «Они бы только посмели что-нибудь сказать, а я им тогда как-ак» твои примитивные мысли вспыхивают в мозгу так ясно и четко, что их несложно понять. Что ж, это и впрямь досадно. Но ты еще не знаешь своей новой силы. Пока ты щурился, прыгал и размахивал кулаками, тьма разворошила соседние ночлежки и подняла с лежки зверят.
Смотри, смотри. Вот они. Напуганные, озябшие, не понимающие, что выгнало их из гнезда, выстланного старыми одеялами.
Они оглядываются по сторонам и вдруг видят тебя. И кричат от страха.
В тебе и впрямь теперь есть, чего бояться. Силуэт окружающей тебя тьмы гораздо выше и крупнее маленького тельца, а у ног чернильными протуберанцами вьется и бурлит что-то хищное, зубастое. Завеса напротив твоего лица тает. Так надо. Ты тоже хочешь этого.
Э-э-это Это же С-сопля, заикается один. По его штанам расползается мокрое пятно.
Другие просто визжат нечленораздельно, как бессловесные твари. Помнишь? Они и раньше не были людьми. Нечего их жалеть.
Это Сопля! Сопля! надрывается звереныш, позабыв все остальные слова.
Один из них пытается бежать, но ноги спутаны нитями тьмы. Добрая, сладкая жертва в начале верного пути.
Я больше не Сопля, глухо рычишь ты.
Хороший, послушный мальчик. Лицо снова заволакивает темным.
Я Рани! Меня зовут Рани!
Ты мчишься, как вихрь, сметая их с пути, позабыв про кулаки и свою новую силу. Зверенышей сносит в стороны. Тот из них, что орал громче всех, отлетает затылком в стену. Ты слышишь тяжелый влажный удар. Поделом. Он сам виноват. Они все виноваты сами. Им ещё повезло, что ты, глупое дитя, позабыл про клыкастые пасти, что ждут у твоих ног. Но ничего. Смех кипит и пузырится в горле. Твоем? Или в тех бесчисленных горлах рядом с тобой? Не важно. Запомни этот смех и этот маленький триумф. Теперь ты можешь отомстить. Теперь мы отомстим им всем.
Ты больше не медлишь и не оглядываешься. Шаг, другой прочь, прочь! Куда ты направишься? Что станешь делать? Пока не время натягивать поводья, пусть это будет ещё одним испытанием. Не только люди выбирают себе богов.
Неподвижный воздух пахнет страхом и кровью. Ветер вовсе не нужен, чтобы принести это знание, напротив, он бы только помешал. Слишком много этот зазнайка возомнил о себе.
Вдалеке идет бой. Ты не слышишь его, не ощущаешь множества незримых взглядов, направленных туда. Тебе это и не надо. Ты пока слишком слаб. Тебе довольно тëсанных булыжников под ногами да тишины. Улица, по которой ты идешь, будто вымерла, ни стрëкота цикад, ни огонька. И хорошо, и правильно. Тебе сейчас ни к чему лишнее внимание.
Ты наконец замечаешь темных тварей-баргестов подле себя, остромордых, острозубых и остроухих, сильных и гладких, источающих слабый аромат дыма и горячего свечного воска. Нет же, глупый, они не причинят тебе вреда, они здесь вовсе не за этим. Ты недоверчиво сжимаешь губы, но все-таки протягиваешь ладонь. Робко касаешься одного из них. Баргест довольно гнет спину и лижет пальцы полупрозрачным темным языком. Как ни странно, это ободряет тебя. Как мало нужно для того, чтобы человеческий детеныш почувствовал себя смелее. Но ты же не забыл о своей мести? О нет, разумеется, помнишь. Ты нехотя отнимаешь руку от спины баргеста и ускоряешь шаг. Хорошее, послушное дитя.
Сегодня в полутемном притворе его встретила одна-единственная жрица с широко расставленными глазами на бледном лице, с нервно закушенной губой. Она чего-то боялась. Не иначе, как беспорядков в городе. Но Линкея проблемы храма пророков не должны были касаться. Его задача важней.
Он церемонно склонил голову.
Я бесконечно благодарен, что милосердный Ахиррат позволил мне
Худенькая жрица схватила его за запястье и дернула внутрь. Дверь захлопнулась за спиной.
Я открыла тебе только потому, что у меня было видение, резко выплюнула она.
Видение про мои дела? Про найденного Юржина? Где он?
Она досадливо отмахнулась:
Да не про него, про меня. Но про это попро посмотрю тоже. Вдруг она осеклась, как будто вспомнила что-то неприятное.
Девушка постояла в неловком молчании, словно думала, пускать пришельца в
алтарный зал или ну его перебьется, и наконец посторонилась.
Пол в зале был искусно выложен каменной мозаикой: переплетение линий и цветов. В центре пола царило раскрытое серебряное око, знак бога-пророка, Ахиррата, стены зала терялись в темноте. Освещена была только часть зала у дальней стены. Алтарный камень, фиолетовый с блестящими слюдяными прожилками, окружало несколько свеч, укрепленных в ветвистых подсвечниках. У подножия камня стояла почти плоская бронзовая чаша-жаровня на треноге. В ней шаяли угли.