Линкей потянул из-за пазухи заготовленный для подношения Оммале, богу торговли, мешочек с благовониями. Он сам не знал, зачем взял его с собой, выходя на поиски Юржина с постоялого двора. Но вот он пригодился.
Жрица одобрительно кивнула, Линкей развязал шнурок, стягивавший горловину, и наклонил мешочек вниз. Измельченные кристаллики мирры и камфоры струйкой посыпались на разогретую жаровню. Зашипели, затрещали угли, вспыхнули малиновым, разгорелись ярче. Густой тёплый аромат заполнил ноздри, напоминая о нагретой солнцем древесине, о раскаленном песке.
Жрица опустилась на колени, сцепила пальцы в замок. Чуть поколебавшись, Линкей последовал ее примеру. Губы девушки беззвучно двигались, плечи напряглись, зрачки застыли под полуопущенными ресницами. Так продолжалось несколько минут. Наконец она устало поникла.
Я ничего не вижу, тусклым голосом проговорила она, мне следовало сразу признаться, что это так. Но я думала, после прошлого видения
Она вдруг вскочила на ноги и вытянула шею, к чему-то прислушиваясь. Через мгновение Линкей тоже ощутил: извне накатила волна жаркого воздуха, задержалась, сбивая дыхание и мысли, дрогнула и полетела дальше.
Жрица широко улыбнулась и закружилась, не стесняясь чужака, рассмеялась негромко и радостно:
Ну наконец-то. Я верила, я знала, что все сойдется хорошо. Может, теперь владыка снизойдет и до меня. Подожди, я попробую снова.
Она повторно опустилась на пол и прикрыла глаза. Линкей не знал, что думать. Что произошло? Чему он стал свидетелем? Он перебирал в голове все, что когда-то слышал об обрядах и ритуалах Йарахонга. Могло ли оказаться так, что сегодня и сейчас у города сменился бог-хранитель? Тайком? Ночью? Невероятно.
Линкей, разумеется, не входил в круг посвященным и не владел такими знаниями, но он умел слушать, запоминать и делать выводы. И он был убежден: этот наполненный людьми и высшими силами город умудрился столько десятилетий пребывать в мире только потому, что божества соблюдали общие договоренности и каждый сдерживал другого. Хрупкая, неустойчивая система, если разобраться. Ткни пальцем, и она посыпется в пропасть, увлекая за собой многих.
Нет! вдруг выкрикнула жрица, это невозможно!
В ту же секунду двери храма содрогнулись.
В твоей груди клокочет ненависть, бьется в ребра. Сощуренные глаза, сжатые кулаки. Ты не бывал здесь со дня смерти матери, но сколько раз, пробудившись в слезах, ты представлял, как врываешься сюда, пламенея местью. Как уничтожаешь это здание целиком, разнося по камешкам. Как эти жалкие черви, называющие себя жрецами, захлебываются в слезах и крови.
Ждал. Мечтал. Надеялся.
Так входи же.
Ты киваешь. Твои губы дрожат, но ты закусываешь их до крови, не давая воли. Ты срываешься на бег и, не оставляя себе шанса остановиться, ударяешь в дверь плечом, усиленным тьмой. Изукрашенная створка трещит. Выпуклые детали резьбы из мягкой древесины сминаются, осыпается лак и краска. Глупое дитя. К чему тратить силы, когда дверь можно просто потянуть за кольцо. Ладно, эту часть вторжения можно великодушно оставить тебе, поступай, как знаешь. Ты бьешь в дверь кулаком, ссаднив на костяшках кожу, отступаешь на шаг и снова впечатываешься плечом.
Дверь поддаётся. Она и не могла выстоять. Ты вваливаешься внутрь, сохраняя равновесие только благодаря поддерживающей тебя тьме, и замираешь, прислушиваясь. Баргесты, клубящиеся вокруг, рычат, пятятся, топорщат выступающие хребты. Чуют чуждую божественную силу, наполняющую храм. Ты ощущаешь её тоже. Не бойся, дитя: старый глупый Ахиррат ничтожен без своих верных. Это тебе не пламя, не ветер и не скалы, его сила не чистая стихия, а люди и предвиденье. И именно
их он сегодня упустил.
Вокруг никого. Многочисленные служители Ахиррата не выбегают на шум, не пытается тебе помешать. Ты разочарован? Нет, это иное чувство. Ты упрямо наклоняешь голову и плечи, как будто борешься с сильным встречным ветром, и шагаешь в алтарный зал. Баргесты беззвучно скулят за твоей спиной.
В полутемном зале двое. Маленькая женщина на коленях перед алтарем голова втянута в плечи, уши зажаты ладонями и мужчина в не-жреческих одеждах вполоборота между ней и дверью. Его лицо напряжено, пальцы сжаты на рукояти кинжала. Ты не их ожидал здесь увидеть. До тех, нужных, ты доберешься позже, не сомневайся. А пока придется смириться с теми, кто есть.
Ты нерешительно двигаешься вперед. Тёмная пелена вокруг твоего тела частично рассеивается, сквозь нее проглядывает то локоть, то острое исцарапанное колено. Мужчина выхватывает кинжал, становится в защитную стойку. Выставляет остриё перед собой. Глупый, глупый смертный.
Признайся, ты желаешь с ним позабавиться? Давай, не стесняйся. Он не ровня твоим обретенным силам и не причинит настоящего вреда.
Ты машешь кулаком. Темный поток, похожий на бесшумный осиный рой, вырывается в сторону смертного. Недостаточно быстро. Человек без труда уклоняется, росчерк кинжала рассекает тьму. Тоже безрезультатно. Ты бьешь снова. Он отпрыгивает в сторону. Не нападает. Пытается оценить твои силы? Или честь не позволяет ему сражаться с ребенком?