она, отсаживаясь от него, не какая-нибудь модель. А твоя жена. Ты подарил мне эту картину и сказал, что она никогда не будет выставляться, если только я сама не захочу. И что я никогда не стану предметом светской хроники. А чего ты хочешь теперь? Чтобы каждый журналист, что сфотографирует нас на выставке, поставил рядом эту картину и сделал выводы?
Она посмотрела на изображение почти с ненавистью. Марк попытался обнять её за плечи:
Какие ещё выводы? Что в начале своей карьеры я слишком плохо рисовал, потому что оригинал гораздо красивее? Если бы ты позволила мне попытаться ещё раз
Она дёрнулась, выворачиваясь:
Не позволю, и ты это знаешь. И не надо этой нелепой лести.
Для меня ты такая же, как раньше.
Она дёрнулась сильнее. Отсела от него на край дивана и сердито мотнула головой:
Вот. Даже ты не стал так врать. «Для тебя». Эта картина, она бросила мимолётный взгляд на полотно, идеал. А я нет. Может быть, была когда-то. Но не теперь.
Марк тяжело вздохнул. Откладывать разговоры на последний момент хорошая идея. Потому что так у собеседника нет времени передумать. Но не такая уж и хорошая, если вместо обычного вечера в гостиной с бокалом вина приходится лезть в такие бездны, о которых легко говорят только молодые и глупые. Но он знал, что должен убедить жену во что бы то ни стало. Как странно. Ей всегда играючи удавалось поставить его в трудное положение и лишить его путей к отступлению, с самой первой встречи
* * *
Цок-цок-цок Каблучки по булыжной мостовой стучали ровно и уверенно, будто чьё-то сердце. Рыжими локонами играл ветер. Мышцы на крепких, но стройных ногах напрягались и расслаблялись, едва уловимо перемещаясь под белой, нетронутой загаром кожей.
Если бы Марк только умел делать наброски по памяти! Почти полгода он искал модель для своей дипломной картины. И вот наконец, за два дня до того, как с него буквально потребуют предъявить, что же он там написал, она.
Марк уже не помнил, куда он шёл, когда впереди метрах в двадцати от него из парка вышла рыжеволосая девушка в голубом лёгком платье. Густые локоны, облаком реявшие вокруг головы незнакомки, скрывали лицо, даже когда она поворачивала голову, но Марк и не нуждался в том, чтобы его увидеть. Всё дело было в том, как она двигалась. Свободно, спокойно, упруго. Но без наглости и вызова, не напоказ. Не слишком быстро, не слишком сексуально, без напора, естественно. Без развязной ленцы или скуки. Но как будто чуть-чуть сдерживая себя, как сильная лошадь, созданная для галопа, но понуждаемая всадником идти рысью. В этом была какая-то дивная женственность, чуть смущённая без смущения, чуть застенчивая без застенчивости.
И эти рыжие волосы. Такие, что будут пламенеть во тьме. Настоящий прерафаэлитский оттенок.
Он шёл за ней по улицам и переулкам, пересекал кварталы и скверы, боясь только одного отстать, потерять её из виду. Но и не решаясь заговорить. «Девушка, не хотите ли попозировать для картины?»
Выглядит как дешёвый подкат. Звучит решительно отвратительно. Он и так чувствовал себя сталкером , почти маньяком, преследующим невинную жертву. А если она сейчас зайдёт в здание? Или встретит кого-то? Вдруг её путь лежит на вокзал или к стоянке такси?
Эта мысль стала решающей. Если она уйдёт, то картина пропала. А вместе с ней и его диплом. Плюнув на приличия и здравый смысл, Марк припустил лёгкой трусцой. Он обогнал таинственную незнакомку и, задыхаясь (вообще-то он немного занимался спортом, но последний месяц безвылазно просидел над картиной, и это уже сказывалось), прохрипел:
Подождите!
Она испугалась. Во всяком случае, вид у неё стал настороженный и недоверчивый. Ах да: она была красива. Огромные зелёные глаза смотрели на Марка с узкого лица с точёными чертами. Девушка подалась на шаг назад.
Простите? Что-то случилось?
Марк помотал головой и выдохнул первое, что пришло ему в голову:
Вы мне очень нужны. Пожалуйста!
Она отступила ещё на шаг, и он не придумал ничего лучшего, как бухнуться на колени. Хотел удивить и привлечь внимание. Но вышло патетично и глупо, разумеется.
Я не очень люблю розыгрыши, аккуратно заметила девушка.
Сумочку, болтавшуюся у неё на плече, она прижала ближе к себе, и Марк как никогда осознал, что походит или на мошенника, отвлекающего внимание, пока подельник очищает карманы, или на неудачливого пикапера . Он вздохнул и изо всех сил попытался быть убедительным:
Я не вор и не сумасшедший. Я художник, он достал из кармана университетский пропуск и помахал им в воздухе. Мне надо закончить картину. Если не закончу,
меня выгонят!
Она почти расслабилась и даже перестала так сильно цепляться за сумочку, когда он на свою беду добавил: