Резкая. Делящая жизнь на «до» и «после». На «всё же было хорошо» и «было».
Когда-то Марк знал их наперечёт. Нервные и упругие, будто тигры за решёткой, они бродили вокруг, сужая круги и готовясь напасть, когда меньше всего ожидаешь. А за их спинами маячил ещё один пестрый зверь, самый жуткий, самый томительный, не описанный ни в одном пособии, не имеющий названия. Даже не боль: невесомость. От которой закладывает уши, а под ногами разверзается пропасть. Сердце стынет, как руки на морозе, лёгкие силятся сделать вдох, но словно не могут. И Марк тонет. В чёрной, глубокой, неподвижной воде
Как просто встать и позвонить врачу. Поступить как взрослый человек. Вот только Марк боялся не инфаркта.
Напротив. Он жаждал, чтобы это был инфаркт. Просто инфаркт. Если не звонить врачу, а просто укрыться одеялом, отдаться этой невыносимо душной, тёплой, как цветущая вода, ночи, то Кто знает? Может, ему станет достаточно плохо, и он умрёт.
Но чем дольше Марк лежал, тем непоправимей осознавал: здесь и сейчас он абсолютно здоров. А сон был весточкой из прошлого, напоминанием о том, что он хотел забыть больше всего на свете. Больше жизни.
Марк со вздохом встал с кровати, выпутался из липких от пота простыней, прошёл к столу и снял оттуда телефон. Включил. Три ночи или три утра, как посмотреть. Тёмный час перед рассветом. Самое подходящее время
Номер приёмной доктора нашёлся даже слишком быстро.
Да. Да. Это я. Сердце. На утро. Или прямо сейчас. Конечно, я возьму такси.
Марк захлопнул телефон и приложил холодный чехол ко лбу.
«Пусть это будет просто инфаркт. Прошу».
* * *
Стук в дверь застал его врасплох. Ах да Даниэль. Верно.
Марк порывисто встал из-за стола и пошёл открывать. Коротко кивнул своему юристу, агенту и «почти другу» и царственно прошествовал обратно, за барный стул. В хрустальном, щемящем воздухе утра предметы отбрасывали такие чёткие тени, что, казалось, ими можно было порезаться.
Марк знал с математической точностью, что студия ошеломляет потоком сияния, превращая каждый предмет в произведение искусства. Что привыкнуть к этому невозможно. И драпировался в свет, как другие драпируются в тени, выглядя живым божеством, сошедшим с картин эпохи Возрождения. Самим Иисусом от вальяжного жеста раскрытой руки и до небрежной, но алертной позы.
Чем-то выдать, что боится, для Марка было ужаснее самого страха. Выглядеть уверенным и недосягаемым не часть профессии, но часть бизнеса. Даже или особенно для «почти друзей».
Доктор сказал «полный порядок». «Хоть завтра в космос». Чёрт подери
Задумавшись, Марк не заметил, что Даниэль о чём-то его спросил.
Что, прости?
Я говорю: всё хорошо?
Да. А почему ты спрашиваешь?
Даниэль упёр взгляд в чашку, которую Марк нянчил в руках: ромашковый чай. Противная жидкость с запахом подслащенного мокрого сена. Жалкая попытка притвориться перед самим собой, что озабочен здоровьем, а
вовсе не воспоминаниями.
Ах, это Мне, Марк нервно хохотнул и сам же устыдился этого звука. Слабость выдаёт не только внешность, но и голос, приснилось, будто у меня болит сердце. Когда я проснулся, ничего такого не было, но я решил на всякий случай зайти к врачу.
Даниэль весь подобрался. Тревога в его глазах граничила с паникой, и Марк едва сдержался, чтобы на него не наорать.
Что? протянул он, ехидно прищурившись. Испугался за лучшего работодателя в своей карьере?
Даниэль, услышав в голосе Марка подколку, но легкую, без надрыва и отчаяния, немного успокоился. Выдохнул. Примирительно поднял руки:
Каюсь, есть немного. Так что сказал доктор?
Что всё в порядке.
А что тогда такой невесёлый? Даниэль бросил пристальный взгляд поверх очков.
«Проклятье! Он слишком хорошо меня знает». И просто так не отступит. Марк тихо рассмеялся, признавая поражение:
Неприятные воспоминания. А вообще-то, решил перейти в наступление он, чему ты так удивляешься? Когда мы познакомились двадцать лет назад
Двадцать три года.
Хорошо, двадцать три Я говорил, что у меня были проблемы с сердцем. Забыл?
Даниэль ухмыльнулся смущённой обезоруживающей улыбочкой и развёл руками:
Тогда я не думал, что всё так затянется. А теперь я на тебя рассчитываю. Ты часть моего бюджета, понимаешь?
Марк расхохотался. Тяжесть на душе слегка отступила. Сон постепенно выцветал из памяти, становясь просто сном. Неопасным ночным кошмаром, растаявшим в хрустальном воздухе утра.
Не волнуйся, я упомяну тебя в завещании, хмыкнул он.
Даниэль покачал головой, не до конца одобряя подобные шуточки, но тоже улыбнулся и подмигнул:
Нет уж, лучше побереги себя. Пока ты каждые два года делаешь по новой выставке, работать с живым классиком гораздо выгоднее
И Марку бы поставить здесь точку в разговоре и перейти к насущным делам, но от этого «побереги себя», ровно в той тональности, в какой говорила его мать, он взбеленился, едва успев проглотить рвавшееся с языка «это не твоё дело».
Пробовал когда-то, да не особо помогло, вместо этого сквозь зубы процедил он. Он не собирался ничего добавлять, но едва сказал, как его будто прорвало. Слово за словом, в нелепом подобии исповеди: все школьные годы провёл как стеклянный, дыхнуть лишний раз боялся. Пил водичку, умеренно занимался спортом, вечно мерил пульс на радость одноклассникам. Подростки же просто обожают тех, кто ведёт себя, как старый дед! Так и норовят помочь и поддержать, он брезгливо усмехнулся. Так вот, я «берёг себя» И всё равно чуть не умер. Врачи едва вытащили меня с того света, говорили, что ещё немного и