Художник? Родион нахмурился, надо же. Но тогда вы меня поймете. Это должно быть красиво!
Ладно, злой сам на себя, он зашагал вперед, туда, где Наталья стояла, повернувшись лицом к воде.
Он подошел, откашлялся, она повернулась к нему, и он тут же понял, как ошибался: вблизи она была настоящей, от нее шло тепло, и улыбка у нее была замечательная и прыщик, едва заметный, рядом с переносицей делал ее еще очаровательнее.
Добрый день, она протянула ему ладонь, так мы с вами работаем? Я так волнуюсь!
А уж как я волнуюсь, в тон ей ответил он и представился.
Но мы же справимся?
Обязательно! ответил он уверенно, хотя уж точно не испытывал и толики уверенности в том, что у них выйдет хоть что-то. Он работал с натурщиками и представлял, насколько тяжело уловить правильное настроение, которое требуется художнику. И у них задача не проще.
Работаем! фотограф подошел к ним, вместе с целой свитой. Поехали!
Наталья сбросила халат. Кроме туфель на высоких каблуках на ней не было ничего.
Обними ее за талию, но не прижимай, последовало указание, придерживай, никакой защиты, никакой страсти, отстраненность...
Указания сыпались одно за другим, а он думал о том, что рано списал себя. И наплевать сто раз, что эта Наталья ему уже во внучки годилась, телу было все равно, оно реагировало само. Все силы ушли на то, чтобы сохранить равнодушный вид и унять желание открутить Родиону голову.
«Ладно, зато какое развлечение, думал он, когда они перешли чуть в сторону». Теперь они стояли поодаль друг от друга и смотрели в разные стороны, но фотограф настойчиво требовал от них «незримой связи».
Потом была фотография, когда с него стащили пиджак, они сели, он обнимал ее, глядя поверх спины, она прижималась к нему, как могла бы прижиматься дочь, если бы не была так обнажена. Через пару часов он чувствовал себя выжатым и уставшим. Сделали перерыв, им принесли кофе. Родион ошивался тут же.
А знаете, мы же нашли вам не просто партнера! Художника!
заявил он Наталье, словно это было его личной заслугой.
Ого! Как вам удалось? кажется, она заинтересовалась искренне.
Непризнанный и уже давно не подающий на это надежды, сказал он честно, надеясь, что этим разговор будет исчерпан.
Ван Гога тоже при жизни не признавали, сказала Наталья. Он удержался от реплики, о том, что удивлен ее эрудицией.
Так то Ван Гог, я не он. Ничего нового я точно не привнесу в живопись и... мои картины банальны, а это худшее, что может быть.
Художники часто не объективны и слишком самокритичны, ведь так? Мне было бы интересно посмотреть. Если можно.
Приходите, выглядело так, словно между ними завязывается флирт. Родион понимающе улыбнулся и отпил кофе.
Съемки продожились.
В какой-то момент он втянулся, почувствовал драйв и кураж. Наталья тоже расслабилась и фотограф, словно почувствовав это, переснял их снова в тех же позах, с которых начинал. Последней была сессия, когда они стояли в комнате у открытого окна. Легкие занавески развевались на ветру, за их спиной солнце касалось кромки воды, а они с трудом сдерживали смех в комнате старого, полузаброшенного дома был кавардак и почти что разруха.
Такой диссонанс! сокрушалась весело Наталья.
Вот в каких декорациях меня снимать надо, в майке-алкоголичке, а не во фраке, усмехался он.
А меня в бигуди и халате с цветочками! она с трудом сдержала смех.
Хватит ржать уже! гаркнул фотограф. Мне нужна грусть, понимаете? Грусть от того, что оба понимают их отношения не вечны, а вы веселитесь!
И почему это вызывает у них грусть? спросил он. Можно подумать, все остальное вечно.
Но Наталья дисциплинировано согнала с лица улыбку, потупила глаза и положила руку ему на грудь. Едва слышно вздохнула, и он, откликаясь, посуровел сам, глядя прямо в камеру.
Все не вечно. Все не вечно. Какая новость!
Подошла к концу и их работа. Наталья собралась споро, быстро, на прощание записала его телефон, тепло пожала его руку и обещала навестить. Он сел в сторонку, пожалел, что не курит, сейчас сигарета была бы кстати. Остальные собирали реквизит. Родион, организующий процесс, спросил, закуривая и обволакивая дымом:
Ну как вам?
Никак. Слишком много суеты, не стоит того.
Не-а, Родион покачал головой, Митька у нас гений. Реально гений. Вот посмотрите, какие фотографии будут, поймете, вы же художник! Кстати, я тут позвонил вашим, уж простите, узнал вашу фамилию и погуглил клевые у вас работы были. «Труженики» это ж такой стеб! Как это в то время их пропустили? А вы...
Тут Родиона позвали, и он убежал, не договорив.
«Труженики» стеб? Серия картин «Труженики» была его самым стыдным, неприятным воспоминанием. Это был единственный раз, когда он решил «продаться» и ничего путного и этого не вышло. Он пил беспробудно все время, пока работал, потому что писать эти портреты, лживые до самого донышка, в трезвом состоянии не мог его подташнивало от ненависти к себе и к теме. Вставая утром, он опрокидывал в себя рюмку водки, закусывал чем попало и потом выпивал, стоило только голове хоть немного проясниться. Ему казалось, что худшей халтуры свет не видывал, но «Труженики» были приняты благосклонно, в том числе соратниками-художниками, критики усмотрели в них «новую струю», ему даже дали какую-то премию, которую он тоже пропил и ни разу не пожалел об этом. Он был бы рад забыть этот эпизод своей жизни, но именно из-за премии, из-за хороших отзывов везде, где больше случайно, чем закономерно упоминалось его имя, упоминались и «Труженики». И в каком-то Гугле, судя по всему тоже.