'По крайней мере, в её доме вкусно кормят. И не пахнет червями!'- ответ со смешком на вопрос, что в этой девице есть такого, чего нет у первой красавицы города Марты Нора, вскрыл сердце крест-накрест без наркоза.
- Из-за тебя всё!- не владея собою, закричала Марта матери, невозмутимо взиравшей на дочку поверх ряда любимых фиалок.- Из-за твоих... проклятых... проклятых...
Горло схватило спазмом. А на глаза вдруг попались цветы, те самые. Сиренево-розовая кудрявая и тёмно-фиолетовая звёздчатая. Только стояли они порознь почему-то и фиолетовые цветоносы сплетались косичкой с мелкими беленькими пупырышами невзрачной соседки. Соседки, так напомнившей Марте чёртову Амалию.
Не владея собой, Марта схватила фиолетовую и ахнула её об пол; брызнули во все стороны черепки. Девушка увидела, как страшно исказилось лицо матери... словно от боли? Но ей не было дела. Цок-цок-цок каблучками по лестнице, в свою комнату. Упала на постель, не снимая дорожного платья, и зарыдала в голос, стискивая кулачками тяжёлый бархат покрывала.
Она не чувствовала, как мать гладит маленькой ладошкой по спутавшимся розовым кудрям и шепчет негромко что-то своё... Тихие слова падали в отчаяние и умаляли его, разбавляя боль целительным сном.
Теперь пойдёт всё, как надо, как должно идти. Единственная дочь останется рядом. Род Нора не прервётся. ...
Главный врач города был уже немолод. Невысокий седоватый мужчина, с обширной лысиной под котелком, видел, наверное, столько же вёсен, что и старшая Нора. Он был сух, неразговорчив и нелюдим, но дело своё знал хорошо и город гордился его клиникой; слухи о чудо-докторе достигали дальних стран, откуда не раз наезжали жаждущие исцеления. Доктор Эван не отказывал никому. И умирали у него очень немногие.
В городе вообще последние лет двадцать умирали в основном лишь от старости.
Ныне доктор пил чай на веранде в компании с хозяйкой Нора. Невесёлый это был чай, полный горестной тоски. Эван-младший, племянник, перспективный молодой человек, подающий надежды студент и счастливый жених, упал вчера с яблони. Понравились ему яблоки, выспевшие на высоте, решил нарвать для невесты, скромной Амалии. Подломилась сухая ветка, сбросила вниз, на выложенную камнем дорожку, на один из наземных фонарей, освещавших сад в ночное время...
Вот он, рок. И великое искусство дяди не спасло.
Старшая Нора молчала. Что тут ещё скажешь... Судьба.
За ошибки молодости приходит расплата. Рано или поздно, но она приходит всегда.
Старшая Нора отставила чашечку и положила ладонь на руку доктору Эвану, утешая... хотя как тут утешишь? Время не пощадило кисть, когда-то белую, с ровными ухоженными ноготками, а ныне - обтянутую пергаментом сухой кожи, увитую тёмными венами, со старческими узлами на некогда тоненьких пальчиках... Доктор вздрогнул от прикосновения, поднял голову. И в безмолвии взглядов вновь натянулась, зазвенела упругой струной давняя горькая связь, одарившая когда-то обоих терпким вкусом запретных плодов.
Долгий отчаянный крик вспорол тишину. Это Марта встала на пороге, Марта, узнавшая страшную весть, Марта, переставшая быть Мартой навсегда. Она кричала и кричала, а затем, в безумии своём, бросилась к стенам и стеллажам. Фиалки полетели на пол, с хрупаньем раскалывались керамические горшки. Еле удалось утихомирить сумасшедшую, водворить в комнату, привязать к кровати. А она всё хохотала, хохотала, хохотала, не умея остановиться. И кричала, кричала, кричала:
- Я не Марта, я не Марта, я не Марта!
'Морта,- молчаливо соглашалось зеркало, терпеливо отражая метавшуюся по кровати безумицу.- Морта'...
Старшая Нора долго собирала разбитые цветы. Пересаживала, пыталась выходить. Получалось у
неё не очень хорошо. Фиалки на веранде слабели, цветоносы покрывались ржавыми пятнами, облетали, а за ними загнивали и отмирали корни. Смерть неотвратимо распространялась по дому, захватывая всё новые и новые жертвы. Словно вспышка дочернего безумия не исчезла бесследно, но тяжелыми волнами расходилась теперь от эпицентра по всему дому, накрывая всё живое удушливой агонией.
В город пришёл мор.
Какое-то новое поветрие, не знакомое науке старого Эвана. Умирали мужчины, умирали женщины, умирали дети. Наконец установлена была причина: болезнетворный яд несли подземные воды, питавшие колодцы и главную реку города. Обезвредить яд не удавалось, хотя поиски противоядия велись и днём и ночью. По указанию врачей горожане искали новые источники, свободные от яда. Находили, но мало и далеко. А отравленные засыпали алхимическими препаратами и забрасывали землёй.
Город погибал, задыхаясь в лихорадочном жару.
И тогда доктор Эван вспомнил о виденном когда-то в далёкой юности: о саде дома Нора, огромном саде, заполненном фиалками и с единственным старым деревом в глубине. Корявый ствол, свидетельствовавший о нелёгкой жизни, встал перед глазами ясно и чётко, как на мгновенной фотографии. И там, возле ствола, среди вылезших наружу громадных корней...
... Родниковая вода была чиста и хрустальна. В тишине, стоявшей над садом и деревом, она струилась совершенно бесшумно. Три истока питали родник, три говорливых водопадика, сбегающие по могучим корням. Доктор Эван педантично исследовал каждый, методом, изобретённым когда-то им же самим.