Полагать, что нет нужды зарабатывать деньги, чтобы выжить, но следует защищаться от всех тех (а их немало), кто хотел бы вас убить.
Адам пытался вспомнить хоть что-нибудь, что связало бы его с десятью предыдущими годами жизни; фраза, армейская привычка, название места, которое точно укажет, каким был распорядок его дня и откуда он в конце-то концов явился.
В гриль-бар вошел французский солдат; он был в форме альпийских стрелков и, похоже, кого-то искал; он выглядел полным жизненных сил, как все люди, которым и дела нет до незначительных деталей бытия. Адама неудержимо к нему потянуло; он встал, подошел и заговорил, почувствовав, что на груди выступила испарина.
«Вы солдат, служите?» спросил он.
«Да, а в чем дело?» ответил тот.
«Какая рота?»
«Двадцать вторая, альпийские стрелки».
«Знаете Мсилу? » спросил Адам.
«Нет Что это?» удивился парень.
«Дыра в Алжире».
«Я там не был и, кстати»
«Подождите! перебил его Адам. Дайте подумать, я кое-что смыслю в картографии. Вспомнил это рядом с Борди Бу Аррериди ».
«Возможно, кивнул солдат. Простите, я занят. Жду даму»
Он собрался отойти к столику, но Адам последовал за ним, не желая сдаваться.
«Мсила, что в Бибане? У отрогов гор Ходна Ближайший город Сетиф . Вы должны были слышать о Сетифе».
«Говорю же, я никогда не был в вашем проклятом районе!» вспылил собеседник Адама.
«Сколько месяцев вы там провели?»
«Три! выкрикнул солдат. Три, и я»
«Тогда это возможно, сказал Адам, возможно, я там не был. Понимаете, я пытаюсь вспомнить да какая разница? Однажды я узнаю. Не хотите пропустить стаканчик, пока ждете свою девушку?»
«Спасибо, нет, не имею желания, прощайте», бросил парень и быстро пошел к свободному столику. Когда Адам вернулся к стойке, американские моряки уже ушли. Он закурил и решил обо всем забыть, но его голова была занята уймой мелких событий, на которые он прежде и внимания-то не обращал, но теперь они выросли до невероятных размеров и, подобно притягивающейся к магниту металлической стружке, липли к его душевному устройству, громоздя один психический слом на другой.
В гриль-баре появилась красивая девушка с золотисто-рыжими волосами. Держа спину очень прямо и забавно повиливая бедрами, она подошла к столику французского
солдата. Он покраснел, вскочил, выдвинул для девушки стул, уронив пепел на отворот светло-зеленого френча. Оставленная им на краю стола сигарета покатилась на другой конец и бесшумно упала на пол; Адам собезьянничал, пустил свою сигарету по дюралюминиевой стойке, и грохот ее падения оказался в тысячу раз слышнее.
Адам нахохлился на своем табурете; он словно бы погрузился в некую загадочную старость и тихонько обретал свое место под солнцем, в пустынном городе, на вершине холма, утратив всякий интерес к деревне, городу, морю и самолетам, когда бесшумно, а когда и с ревом, летящим у самого горизонта в дальний путь, к замечательным, полным сурового реализма книгам, которые пишут иногда люди, отслужив в армии, сообщая, что в такой-то день такого-то месяца июня им поручили вымыть жавелевой водой отхожее место, а потом заставили начистить двадцать килограммов картошки; ему было плевать на всех тех, кто не способен умереть от любви к пауку-крестовику, умилиться красоте пейзажа или заплакать, услышав, как разбивается о раковину упавшая из крана капля. Те, кто не хочет жить в лоне земли, в теплом лоне, в лоне, наполненном шумами, шорохами и сиянием; в лоне нашей микробной земли.
Он медленно, очень медленно, сворачивался в клубок перед открытым окном, на полу между двумя пустыми шезлонгами, и осознавал, что ничего не понимает. Ничто в сочетании этих ужасных вещей не указывало с полной достоверностью, вышел он из психушки или сбежал из армии.
* * *
Е.Она достала из кармана сшитой в английском стиле куртки план, который Адам нарисовал ей однажды в кафе на обороте подставки. На обеих сторонах картонки была напечатана реклама, что-то вроде,
«Попробуйте Славию, оцените небывалый вкус и пейте на здоровье!»
но надпись Мишель не интересовала она пыталась разобраться в карандашном наброске, сделанном поверх этой фразы; изогнутая линия изображала соседнюю с Гаванью бухту. Две параллельные линии были дорогой, на которой она оказалась. Вокруг дороги и под «С» от «Славии» было нарисовано множество маленьких кружков и кривоватых квадратиков. Мишель вспомнила комментарий Адама:
«Здесь, на холме, несколько лачуг. Все отмечать не буду, их так много, что замучаешься рисовать. Говорю просто для того, чтобы ты не решила, что я преуменьшил масштаб, вот, смотри, пишу: лачуги».
Следующие две линии, тоже параллельные, но расположенные теснее, следовали вдоль кругов и треугольников; это была тропинка. Слева и справа картон был слегка заштрихован; написанное поверх слово стерлось и не читалось. Вверх по тропинке, слева, находился идеально, со всем возможным старанием прорисованный квадрат, гораздо больший по размеру, чем все остальные. В центре его находился эпифеномен: что-то вроде Андреевского креста. Именно там и обитал Адам, в незаметной с точки зрения мирового масштаба точке, в той, что отмечают где-нибудь навечно, как выцарапывают непристойный рисунок на дверях сортира, чтобы создать как минимум один центр тяжести для всех сортиров Земли.