к голове мокрыми от дождя волосами, на левой лодыжке у нее пятно от смазки, смотрит она исподлобья, и взгляд у нее строптивый.
* * *
Д.28 августа, жуткая жара, разгар лета; 19 часов 30 минут: он посмотрел прямо перед собой, над головами двигавшихся на первом плане завсегдатаев бара, и обнаружил, что наступила ночь. Он тщательно выбрал бар из тех, куда ходила Мишель. Он ждал, сидя перед стаканом оранжада, и пытался вспоминать.
Трое американских моряков вошли в бар, они были навеселе и напевали американские песенки. Адам смотрел, как они устраиваются у стойки, рядом с кассовым аппаратом. Один из них оставил товарищей, прошел мимо столика Адама, бросил монетку в музыкальный автомат и наклонился, чтобы прочесть названия, а потом сообразил, что это не имеет смысла, потому что все песни американские; нажал две кнопки наугад и отошел на несколько шагов, не в силах оторвать взгляд от светового круга на диске, но потом встряхнулся и пошел в туалет, а в спину ему зазвучали первые слова «Рока Красной Реки»:
Часом позже Адам встретил их в гриль-баре в Старом городе. Один из них узнал его Бог знает почему, взял за локоть и шепнул что-то на ухо по-английски. Адам не стал слушать, угостил его сигаретой, дал прикурить и уселся на соседний табурет. Заказав сандвич с сыром и салатом, он повернулся к янки. Он ни о чем не думал и был почти мертв. Моряк сказал, что его зовут Джон Божоле и что он из Канады, из Монреаля, потом спросил: как ваше имя?
«Пюже-Тенье», ответил Адам и откусил от сандвича.
«Я знал одну француженку, ее звали Мирей», сообщил американец, повернулся к товарищам и что-то тихо сказал им, те в ответ рассмеялись. Адам жевал, чувствуя, как им овладевает скука, словно он провел день с марсианами, пытаясь объясниться с ними на множестве языков.
«Воюете?» спросил он у Божоле, кивнув на китель с крошкой хлеба на лацкане.
«Нет, покачал головой Божоле, но служу, понимаете? Вы тоже?»
«Я свое отслужил», сказал Адам, снова откусил от сандвича с салатом, прожевал и проглотил.
«Я люблю американские книги. Очень понравились Уиглсворт , Чайлд и этот поэт, как его, Робинсон Джефферс , который написал «Фамарь». И Стюарт Энгстранд тоже очень хорош. Читали?»
«Нет, ответил Божоле. Я музыкант джазист. Альт-саксофонист. В прошлом году играл с Хорасом Парланом и Шелли Мэнном . И с Ромео Пенке . Он флейтист. Я знаком с Джоном Эрдли. Он хорош. Очень хорош». Американец постучал указательным пальцем по стойке.
«Но мне пришлось уйти да, уйти, и вот»
«Да, Стюарт Энгстранд, подхватил Адам. Здесь его не так хорошо знают, а в США считают, что он пишет для простых людей, верно? Мне он нравится; сочиняет простые мелодии. О мужиках, которые хотят красивых девушек и женятся на них. А поскольку те хороши, дела у них идут не слишком гладко. Но эти парни
крутые, не то что здешние слюнтяи. И всегда добиваются своего».
«Француженки хороши, верно? спросил американец. Я бы взял такую в жены».
«Да, кивнул Адам, я тоже»
«Слушайте, сказал американец, хотите знать, какой была Мирей? Вот такой; такой! Летом носила маленькие соломенные шляпки, как вы их называете? У нее была белая собака. Теперь, наверное, уже подохла. Я хотел, чтобы она поехала со мной в Штаты. Да. Сказал ей, мол, поедем, а она ответила нет. А я бы очень хотел».
Моряк уставился на Адама. Потом спросил:
«Хотите выпить?»
«Нет, ответил Адам, медленно повернулся, поставил локти на край стойки и прислонился позвоночником к углу металлической планки. Повернул голову налево и взглянул на трех военных моряков. Мир, состоящий из разговоров между незнакомцами, чаевых и бессмысленного времяпрепровождения, мог легко обернуться враждой, черствым хлебом, всполохами ужаса в ночи, а потом войной с шифрами, паролями, отсутствием хлеба, взрывами, стрельбой, кровью и черным дымом пожарищ. Он предощущал войны во множестве точек земного шара; у него в мозгу был странный участок, заходящий на все остальные, что-то вроде джунглей, диковинный лес из колючей проволоки и жестких, негнущихся лиан с натыканными на каждых двенадцати сантиметрах острыми рогульками вместо листьев.
Важней всего было решить, чем заняться, когда война окончена. Можно заняться бизнесом, преподавать или всю оставшуюся жизнь писать романы об армии. Можно на худой конец податься в джазовые музыканты, как Джон Божоле из Монреаля в Канаде. Или остаться на сверхсрочную, закинуть за спину вещмешок и сбежать в горы с тяжелым пулеметом в руках; пустоши, башни, гарриги в 6 часов утра, когда лениво клубящийся туман стелется вдоль земли, наполовину скрывая рельеф местности идеальные условия для резни, пролет уток. Разве возможно, пережив все это, уйти из армии, подняться на вершину холма, жить одному в заброшенном доме, поставить рядом два шезлонга и дни напролет потеть на солнце почти голым, а иногда совсем голым?