В оборонительных сражениях наши дивизии и полки несли большие потери. Едва приходили новые части, их тут же бросали в бой.
Танковая бригада подполковника Бунтмана лишилась почти всех машин. Я выехал навстречу новой бригаде полковника Юрченко. Назавтра танкисты должны были выступить на передовую.
Как только Юрченко сообщил о составе бригады, я спросил:
Кто командует полком?
Майор Сытник.
Где он сейчас?
В полку.
Как в первый день войны, новенькие танки прячутся под ветвями.
Где командир полка? спрашиваю я у танкистов.
Вон, показывают мне на торчащие из-под машины, облепленные грязью сапоги.
Товарищ майор, вас бригадный комиссар спрашивает.
Сытник не спеша вылезает из-под днища танка, оторопелосмотрит на меня, бросает на землю тряпки.
Бригада идет на правый фланг армии в район Люботина. Туда, где дерется дивизия Меркулова.
Немецкие танки колонной движутся по дороге. Эту колонну атаковал полк Сытника. Первый удар наших средних и тяжелых танков разрубает вражескую колонну на три части, и с коротких дистанций мы расстреливаем вражеские машины.
Однако к немцам подмога приходит раньше, чем к нам. С грузовиков спрыгивают пехотинцы. Из леса выкатывается новая лавина Т-3 и Т-4. Но и к нам по целине спешит стрелковый батальон. Полы шинелей заткнуты за ремни. Сапоги по самый верх голенищ в грязи.
Из танка мне видно, как, размахивая пистолетами, командир и комиссар увлекают бойцов вперед. Но по раскисшему чернозему трудно
идти в атаку. А тут еще пулеметы и минометы, установленные у врага на машинах. Батальон залег. Двое впереди поднялись и тут же упали.
Я слышу в наушниках задыхающийся голос Сытника: «Вперед!» Обе «тридцатьчетверки» срываются одновременно. Когда мы подходим к залегшей цепи, люк машины командира полка открывается. Сытник с наганом в руках соскакивает на землю. «Вперед, братцы!» И тут же падает, как подкошенный. Подбегаю к нему. Он едва слышно шепчет:
Нога нога
Вместе с танкистами я втаскиваю Сытника в машину.
Бой этот не принес нам удачи. От Люботина мы отступили к Харькову.
Под моросящим дождем люди с лопатами и кирками в руках строили оборонительные сооружения.
Знаете, сколько людей работает вокруг Харькова? спрашивает начальник инженерной службы армии полковник Кулинич и сам отвечает: Сто тысяч!
С обеих сторон в дорогу упираются противотанковые рвы, траншеи, на дне которых вода.
Разбрызгивая жидкую грязь, подскакивая на ухабах, наша машина въезжает в узкие ворота каменных баррикад. Улица ощетинилась противотанковыми ежами и надолбами. Из заложенных мешками с песком полуподвальных этажей торчали «максимы».
Мое танкистское сердце замирает. Я вижу допотопные «рено», «виккерсы», танкетки «карден-лойд» Харьковчане извлекли откуда-то эту устаревшую трофейную технику и превратили ее в неподвижные огневые точки.
Не Алексей ли Алексеевич Епишев, секретарь обкома партии, додумался до этого? Ведь он в прошлом танкист, учился в бронетанковой академии.
В кабинете Епишева дверь не успевает закрываться. Стол секретаря окружен людьми. Епишев отвечает одному, другому, снимает телефонные трубки. Кабинет пустеет лишь тогда, когда появляется Председатель Президиума Верховного Совета Украинской Республики Михаил Сергеевич Гречуха. Мы остаемся втроем. Епишев разворачивает на столе план города.
Меня поражают цифры, названные Алексеем Алексеевичем: десятки тысяч коммунистов и комсомольцев Харькова добровольно ушли в армию, а в народное ополчение свыше 80 тысяч харьковчан.
Секретарь обкома говорит о сотнях тысяч голов эвакуированного скота, сотнях тысяч тонн вывезенного хлеба. Сотни эшелонов с людьми будут отправлены на восток.
Мне впервые столь осязаемо представляются масштабы невиданной переброски техники, продовольственных ресурсов, людей.
Армия продержится под Харьковом еще десять дней?
Вопрос М. С. Гречухи выводит меня из состояния задумчивости.
Армия продержится Продержится больше.
Нам, военным, конечно, верят. Но лишний раз переспрашивают. Очень уж часто в сводках Совинформбюро мелькают названия оставленных городов. Армия обещала не отдавать ни пяди своей земли, а теперь отошла на сотни верст от границ
Да, повторяю я, больше десяти дней. Мы еще нигде не имели таких заранее оборудованных позиций.
Харьковчане постарались, соглашается Гречуха.
Потом речь зашла о партийном и комсомольском подполье,об отобранных товарищах, базах оружия, продовольствия.
Кстати, секретарь подпольного обкома Бакулин сейчас здесь.
Что ж, рад буду познакомиться, сказал Гречуха.
В кабинет вошел высокий худощавый человек Иван Иванович Бакулин.
Как подвигается дело?
Подбираем конспиративные квартиры, явки.
Сами где будете жить? спросил Гречуха.
У профессора Михайловского.
Надежен?
Причин сомневаться нет.
Епишев глянул на часы:
Митинг на тракторном. Как вы. Михаил Сергеевич?
Обещал поеду. Может, и член Военного совета с нами?
На митинге выступали люди с ввалившимися щеками и глазами, красными от бессонных ночей. Говорили, как лучше помочь фронту, об эвакуации. Когда митинг закончился, неожиданно слово попросила пожилая женщина, стоявшая возле трибуны. Она подошла к микрофону, развязала платок, опустила его на плечи. С первых же слов все насторожились.