Никуда я не поеду. Все тут говорили верно. Надо, чтобы и народ на Урал, и машины. Мне отсюда хода нет. Свое дело, какое надо, и здесь сделаю.
На обратном пути я сказал Епишеву:
Мобилизнула бабка-то да не в ту сторону.
Интересно, что за дело она себе наметила? Секретарь парткома говорит: старая производственница, семья здешняя, хорошая семья, рабочая
Вечером мне пришлось побывать на вокзале. Все пути, насколько видел глаз, были забиты составами.
У вагонов копошились дети. Из окон теплушек свешивались пеленки. Один старик, задыхаясь и кряхтя, взбирался на высокую подножку. На соседнем
пути разгружался воинский эшелон. В освободившиеся вагоны вносили ящики с оборудованием. Потом началась очередная бомбежка. В канаве, где я оказался, спорили восьмой это или девятый налет за день.
Когда умолкли разрывы и стихли тревожные гудки паровозов, люди стали энергично расчищать пути уцелевшим эшелонам.
В одном из паровозов, в еще дышавшей жаром топке, кочегар менял колосники. Он вылез оттуда в дымящейся одежде. На него вылили ведро воды. Кочегар набрал в легкие свежего воздуха и снова отправился в пекло.
С Холодной Горы просматривались многие кварталы города. Там росли новые баррикады, появлялись новые огневые точки. В казармах танкового училища расположилась наша опергруппа. На стенках памятные каждому танкисту таблицы пробивной силы снаряда танковой пушки. На фоне аккуратно подстриженных елочек наступают «грозные» БТ-7 и от них в панике, с перекошенными лицами бегут вражеские солдаты
А фронт все приближался к Харькову.
По улицам, забитым обозами, подводами, едем в ремонтно-восстановительный батальон. На него много жалоб: никакой помощи линейным частям, летучки на поле не высылаются, людей не добьешься.
То, что мне пришлось увидеть, превосходило самые худшие предположения. Батальон занимался чем угодно даже за скромную мзду чинил самовары и керосинки только не ремонтом танков. Сменили командира батальона, назначили подполковника Зиберова.
Большинство подбитых танков ремонтируется в цеху, оставленном по указанию обкома партии. На заводском дворе мелькают знакомые лица. В их числе Сеник с разводным ключом в руках. Мы не виделись с самого Нежина.
У нас здесь весь полк. Переквалифицировались в ремонтников.
Кто полком командует?
Да все он же, майор Сытник.
Неужто Сытник не в госпитале?
Убежал. Сейчас разыщу его.
Сытник идет медленно, тяжело опираясь на палку. На нем новенький комбинезон.
Как из госпиталя утек, во все новое обрядился, широко улыбается Сытник. Не мог больше в госпитале терпеть. Стал ночью ходить, тренироваться. А потом и вовсе ушел Теперь здесь. Скоро технику получим и опять в бой. Заводские в полк просятся. Мы с ними занятия начали. Сеник старается. Он теперь комиссар батальона
Фронт все ближе и ближе. Снаряды рвутся на топких берегах реки Уды. Но темп гитлеровского наступления несравним с летним. Не буду злоупотреблять цифрами. Приведу лишь несколько. В июне и начале июля германская группа армий «Юг» продвигалась в сутки на 2022 километра. Во второй половине июля и в августе 1011 километров. В сентябре 89, а в октябре на Харьковском направлении 34 километра.
Конечно, радоваться особенно нечему. Противник, хоть и медленно, однако шел вперед, а мы отступали. И все-таки в явном снижении запланированных германским генштабом темпов предвестье. В этом нельзя было не видеть катастрофы, неизбежной для немецких войск в Советской России.
Харьковчане создали для нас глубокоэшелонированную оборону и обеспечили армию боеприпасами. В день первой атакигитлеровцы сразу же угодили на подготовленные для них минные поля. Тут же ударила по заранее пристреленным рубежам наша молчавшая до поры до времени артиллерия.
Но не успела еще выдохнуться первая цепь атакующих, как пошли свежие роты. Немцы во что бы то ни стало хотели форсировать Уды.
У дороги оборонялся один из самых надежных наших полков полк Иванова. Подполковник Иванов старый пехотинец, участвовавший в финской кампании, вынес свой наблюдательный пункт к первой траншее. Он терпеливо наблюдал, а в самую трудную минуту оставлял вместо себя заместителя по строевой части и рядом с комиссаром Серебряниковым шел с солдатами в атаку. Командир и комиссар показывали пример стойкости и мужества, были образцом честности и правдивости. Для меня Серебряников являлся, если можно так сказать, образцом комиссара. Впервые я увидел его, когда полк стоял в резерве. Окруженный бойцами, он сам показывал, как надо ползти по-пластунски.
Немецкие танки прорвались через Уды, миновали нашу первую траншею, выскочили на огневые рубежи 76-миллиметровой батареи лейтенанта Лабуса и после первых же выстрелов остановились. На них сзади бросились стрелки с бутылками горючей смеси: танки развернулись и подставили Лабусу свои меченные черно-белыми крестами борта.
Тем временем через Уды переправились немецкие пехотинцы. Ожившая первая траншея встретила их пулеметным огнем. Иванов и Серебряников подняли полк в контратаку. В грязи, у самой реки, завязалась рукопашная схватка. Артиллерия, наша и немецкая, умолкла. Затихли пулеметы. В огромном клубке на берегу не