- Ну я рада, что тебе нравится. Ариана широко улыбалась, с трудом удерживая в руках тяжеленную посудину со всеми приспособлениями. А теперь беги на праздник, я пока все постираю и приберусь.
Поблагодарив несколько раз русалку, узнав, куда и как пройти, и взяв с нее обещание поболтать как-нибудь в другой обстановке, Анка покинула помещение и, забыв о тяжестях жизни и боли в ногах, побежала вниз по лестнице.
Вэлдрин
Вэлдрин придирчиво осмотрел новый наряд. Ткань кортепи с высоким воротником была приятной на ощупь, темно-зеленый цвет так же не вызывал отторжения. Когда полноватый мальчишка принес им с Генриком по свертку одежды, и сказал, что теперь они обязаны носить на территории замка только ее, он ожидал чего-то значительно хуже. Но вот остальное... с трудно скрываемым отвращением вор крепил отдельные шоссы к поясу, создавая некое подобие штанов и сокрушался. Как может кто-то всерьез опасаться людей? Нации, за тысячу с лишним лет не сумевшей изобрести штаны, которые не нужно собирать на себе как баллисту на поле боя. В чем проблема добавить к шоссам кусок ткани посередине и сшить вместе? О каком вообще прогрессе и пугающих темпах развития говорили его соплеменники? Они пришивают их к исподнему, когда не могут позволить себе пояс! Но последним ударом стала обувь. Когда из-под вороха ткани показались кожаные туфли на деревянной подошве, Вэлдрин сдался. Даже ради реликвий своего народа он был готов не на все. Молча выбросив это недоразумение назад в сверток, он принялся напяливать дешевые кожаные сапоги, которые недавно приобрел у охотника в лесу, чтобы прикинуться путником. Знал бы что так выйдет, оставил бы свою рабочую обувь и плевать на все. Толстячок смотрел с отвисшей челюстью, но парой красноречивых жестов и выражением лица, вор убедил его в том, что надевать предложенное он не намерен даже под угрозой исключения.
В порыве раздражения он поднял взгляд на одевающегося рядом Рихтера, который только недавно вышел из банной комнаты, и столкнулся с таким же полным непонимания взглядом. О да, он держал в руках такие же туфли, только, в отличии от Вэлдрина сюда он пришел босиком, так что альтернативы не было. Жаль.
- Хорош рожу кривить! Неожиданно резко оборвал молчаливый диалог толстячок. Надевай коли дали, была бы моя воля, ты бы так в обносках и остался.
- Простите. - Нейтральным тоном ответил он, заставив вора нахмурить брови. Я и сам не ожидал такого небывалого доверия и безосновательной щедрости в свою сторону. Добавил он и склонился в поклоне.
Проводник пробубнил под нос пару ругательств, собрал свертки, и ушел, закрыв за собой дверь. Генрик врал. Причем не слишком стараясь. Зачем он это делал, и почему к нему вообще так относились, Вэлдрин не понимал, но сам факт ему не нравился. «Хочешь спорить оспорь, доказать докажи» - так он думал. Но лезть в чужой монастырь со своим уставом последнее дело, так что вор оставил мысли при себе, и двинулся в сторону начинающегося торжества.
Он шел по протоптанной дорожке вдоль развешанных на веревки красных флажков. «Праздник» и сам привлекал к себе внимание громкими криками, песнями и смехом. Когда Вэлдрин пришел, действо было в самом разгаре: у стыка западной и южной стен замка умельцы соорудили деревянные подмостки, вокруг которых, отступая на несколько шагов, начинались трибуны. На сцене кто-то танцевал, и собравшиеся вокруг зеваки хлопали им. Тонкими струйками народ поднимался и занимал свои места на скамьях трибун. Изящные искусства сельских импровизаторов не вызывали отклика в душе вора, так что он лениво зашагал, вклинившись в одну из очередей. Немного потолкавшись, он нашел место с лучшим обзором сцены и трибун.
Вэлдрин не любил тосковать по дому, но вид местных развлечений навивал легкую ностальгию. В Ииваионе никогда не было ни пышных пиров, ни фестивалей с подарками и лентами, но вряд ли что-то в остальном мире могло сравниться с песнями хоров, разносящимися под потолками и между колоннами его залов. Однажды увидев, как первородные танцуют с сильфидами, и колонии этих существ обвиваются вокруг их тел, будто отыгрывая свою партию, объединяясь в волнующуюся, извивающуюся, бурную реку образов и эмоций. Однажды увидев это, никогда не сможешь восхищаться наивностью людей, отдающихся блеклой копии, симулякру песен и танцев. Каждый сезон дома праздновали всего два дня: День Радости, в который Иива нарекла их первыми из своих детей, и День Горя, в который она навсегда их оставила. Тогда же и исполнялись легендарные песни: Обретения и Утраты. Вэлдрин не считал себя сентиментальным, но даже он ни разу не смог сдержать смеха и слез, когда слышал их мотивы. Два раза в год перворожденные собирались вместе, чтобы вспомнить жизнь своей богини, почтить ее, и помолиться о скорейшем возвращении к своим скорбящим детям. День, в который она вернется, будет назначен третьим и важнейшим праздником в году, заодно став самым значимым в истории их народа. Но за все годы, прошедшие с Переселения, Иива так ни разу не проявила им себя. Вэлдрин прикрыл глаза. Ни каждый может похвастаться знакомством с богиней, но он помнил каждую секунду, проведенную рядом с ней, помнил, как она еще ребенком нерешительно топталась рядом с ним и братьями, упрашивая взять с собой на охоту, как впервые тонула в горе потери и как сам он первым согласился пойти за ней, отринув прошлое. Помнил какова на ощупь чуть шершавая рукоять меча, который она передавала ему, когда назначала Хранителем, и как спустя считанные секунды растворялась в глубоких лесах, чтобы больше из них не вернуться. Кто-то мог тогда усомниться в ней, но точно не он. Вэлдрин помнил, какой она вернулась из Слез, ту вселенскую мудрость, что навсегда отпечаталась в ее взгляде. И вот он, потерявший все, скитавшийся множество людских жизней в изгнании подобрался вплотную к Бонхеалю, утраченному его драгоценной родней.