Лицо войны. Не парадное, не героическое. Грязное, кровавое, вонючее и бесконечно жалкое. Я видел его тысячу раз на Грани Миров. Но здесь, на улицах человеческого города, это выглядело острее. Грубее.
Одним из первых моих приказов было: «Минимизировать потери мирных!». И тут меня ожидал сюрприз. На периферии, в рабочих кварталах, людей почти не было. Пустые окна, запертые двери. ЛИР, видимо, загнал их за стены Кремля или в подземелья, используя как живой щит или заложников. Цинично. Но для меня облегчение. Меньше невинных на этой бойне. Значит, можно бить на поражение и не сдерживаться.
Бой шел за каждый перекресток, за каждый прочный дом, превращенный в крепость. Фанатики ЛИР дрались отчаянно, с криками «За Республику!», «Долой тирана!». Но их ярость была слепой. Мои внедренные агенты, люди Песца и Тайного Отдела, работали исправно: то «случайный» взрыв склада боеприпасов в тылу, то внезапный удар по командному пункту изнутри здания, то снайпер, снимающий пулеметчика в критический момент. Хаос работал на нас.
Но предательство было обоюдоострым. Раздался вопль справа группа наших солдат, только что продвигавшаяся вперед, вдруг развернулась и ударила в спину соседнему отряду. Крики «Измена!», дикая рукопашная. Кто-то из «наших» офицеров оказался куплен ЛИР. Пришлось лично влезть в эту кашу. Мой револьвер трижды рявкнул и три предателя рухнули навзничь. Мои солдаты, обернулись и увидели «генерала Брусилова» с дымящимся стволом, его лицо маску ледяной ярости. Это подействовало. Измена была задавлена в зародыше, но осадок Осадок гноился в воздухе.
Это сражение было выиграно. Не силой оружия, а силой страха, хаоса и моей беспощадной воли, вбитой в солдатскую массу, как клин. Но победа никогда не будет полной, покуда живы идеологи врага. Луначарский. Верейские. Их головы были ключом к окончательному развалу сопротивления.
Отстреливаясь, я пробивался вперед, клинок в моей левой руке мелькал, как жало гадюки, оставляя на пути лишь обезглавленные или вспоротые тела. Кровь липла к сапогам, брызгала на мундир. Я был не генералом. Я был богом войны. Я был самой погибелью, воплощенной в сталь и порох.
«Верховный полководец достигает успеха без насилия; он покоряет сопротивление врага без боя; он захватывает города без осады», мелькнула мысль в голове, и ирония Сунь-Цзы резанула по нервам. Здесь же было только насилие. Только бой. Только штурмовое безумие. И я был его острием.
Через какое-то время нам удалось вырваться на простор. Соборная площадь перед Храмом Христа Спасителя. Широкое пространство, открытое, как ладонь смерти. Идеальное место для убийства.
Наши первые ряды, измученные, но воодушевленные прорывом, хлынули на площадь. И тут грянул залп. Не с баррикад, не из окон. Стоящие перед самым Храмом, как последний рубеж, стройные шеренги республиканской гвардии Луначарского. Орудия, пулеметы, магические проекторы все сплелось в единый сокрушительный удар, направленный в упор.
Щит! рявкнул я, вскидывая руку.
Золотисто-янтарная стена энергии взметнулась перед нашим авангардом. Снаряды, пули, лучи магии все ударило в нее с оглушительным ревом. Щит дрогнул, заколебался, треснул в нескольких местах, но выдержал первую волну. За ним некоторые люди попадали на землю, оглушенные, контуженные, некоторые больше не вставали энергия удара прошла сквозь щит, как ударная волна.
Сквозь дым и энергетическую рябь я увидел тех, кого искал все это время. Перед шеренгами гвардейцев, чуть впереди стоял Князь Олег Верейский трясущийся, бледный, почти труп. Рядом с ним находилась его дочь, София прекрасная, как ядовитая лилия, в боевом облачении, ее лицо было искажено ненавистью и страхом. Но вишенкой на торте в этой публике
был именно Он. Арсений Луначарский.
Он не был похож на паникера. Строгий темно-серый костюм сидел безупречно, пенсне блестели на переносице. В его руке не было оружия. Только трость. Но его аура Она пылала холодной, сконцентрированной мощью Магистра. Он смотрел прямо на меня, сквозь дым и мой щит. Его взгляд был лишен страха. Лишь холодная оценка и решимость.
Он поднял руку. Его пальцы сложились в сложную, древнюю магическую конфигурацию. Воздух вокруг него завихрился, сгустился. Температура упала мгновенно, иней запорошил камни площади. И тогда он выпустил его.
Не луч. Не шар. А стену. Стену абсолютного, голубовато-белого холода, шириной во всю площадь. Она помчалась на нас, неся в себе не просто суровую зиму, но какую-то запредельную пустоту. Ничто, выжигающее жизнь, кристаллизирующее кровь, разрывающее материю на молекулярном уровне. Запретное заклинание высшего порядка. Длань Костлявой.
Оно ударило в мой янтарный щит. Мой барьер, и без того ослабленный первым залпом, взревел, как раненый зверь, и рассыпался. Сотни осколков магической энергии, как шрапнель, впились в ряды моего передового отряда. Люди замерзали на бегу, превращаясь в ледяные статуи, которые тут же разбивались от собственного веса или следующих залпов. Кровь замерзала на лету, образуя жуткие красные сосульки. Крик стоял нечеловеческий.
Я же легко отделался, заставив свой источник работать по принципу ядерного реактора. Заклинание Луначарского било в саму суть жизни, поэтому мне пришлось сплести защитный барьер вокруг своего духа.