на смену опустошенности начало приходить другое чувство. Гермиона поняла, что ужасно скучает по Люциусу. И больше всего на свете хочет сейчас лишь одного: подойти к нему и попросить, чтобы обнял. И прижал к себе крепко-крепко, будто защищая этими объятиями от всего страшного и горького, что так мучило все это время. Осознание этого настолько потрясало, что с губ ее во мрак и пустоту чужой кухни невольно сорвалось:
Я люблю его. И мне плевать, кто и как к этому относится. Так уж случилось, что я его люблю
Ей вдруг подумалось, каково пришлось Люциусу, когда он, сидя в мрачном одиночестве мэнора, за бутылкой виски тоже раздумывал о причинах своего разрыва с Нарциссой. Винил себя, стыдился прошлого, клял за ошибки и понимал, что ничего изменить уже не в силах.
«Хорошо, что я не направилась сегодня в мэнор. Это было бы неправильно. Сегодня вечером нам обоим нужно остаться наедине со своим прошлым, и каждому со своей совестью».
Поспать этой ночью ей практически не удалось. Сменяющие друг друга моменты бодрствования и тяжкой муторной дремоты оказались наполнены обрывками воспоминаний и каких-то фраз (то чужих, обвиняющих ее в чем-то, то собственных объясняющих или оправдывающихся). Окончательно проснувшись еще задолго до рассвета, Гермиона лежала в темноте, думая о том, что, наверное, вот так чувствуют себя перенесшие ампутацию больные, когда теряют что-то, что привыкли считать своим на протяжении долгого, долгого времени.
«Рон так много лет был частью моей жизни. И такой важной частью Другом, любимым человеком, первым мужчиной. А сколько всего (хорошего и плохого, страшного и прекрасного) пережили мы вместе! И вот теперь его больше не будет в моем мире, потому что я сама решила исключить Рона из этого мира»
На нее с новой силой набросились угрызения совести и жалость к брошенному другу. И все же, несмотря на эти невеселые размышления, в своих поступках она так и не ощутила раскаяния. Более того, сейчас она с нетерпением ждала момента, когда сможет наконец увидеть Малфоя прижаться к нему, почувствовать рядом, услышать спокойный и чуть насмешливый голос, шепчущий ей слова утешения.
«Нет, конечно же, он не избавит меня от ощущения предательства, но когда он рядом я понимаю, что поступаю правильно, и на этот раз тоже поступила так, как и должна была. Скорее Я хочу, чтобы скорее пришло утро!»
Наконец Гермиона увидела, как небо за окном поначалу посветлело, а затем и окрасилось в нежный розовый цвет наступающего рассвета. Стараясь не шуметь, она привела себя в порядок и быстро приготовила тост, собираясь съесть его на ходу. Привычная атмосфера дома на площади Гримо казалась сегодня гнетущей и мрачной.
Она уже направлялась к входной двери, когда столкнулась со спускающимся по лестнице Гарри. Встретившись взглядом, Гермиона остановилась и с благодарностью обратилась к старому другу:
Спасибо, что позволил мне остаться здесь. И прости, что заставила тебя пройти через это Спасибо, Гарри.
Тот кивнул. Сейчас по его лицу было заметно, что он уже смирился с выбором, который сделала одна из самых близких ему людей.
И ты не обижайся, если что не так Гермиона, я и вправду хочу, чтобы мои друзья были счастливы. И Рон, и ты. А вместе или по отдельности на самом деле не столь важно Просто придется стиснуть зубы и как-то пережить это непростое время, вот и все.
Почувствовав облегчение, смешанное с нежностью, она открыто улыбнулась в ответ.
Спасибо, что пытаешься понять меня. Я люблю тебя, Гарри. Ты настоящий друг
Не дожидаясь ответа, Гермиона Грейнджер вышла за дверь. И шагнула с крыльца на оживленную часом пик улицу утреннего Лондона.
29. Утешение
Оказавшись в толпе целеустремленно спешащих на работу людей, Гермиона несколько расслабилась и тоже торопливо зашагала к метро.
«Жизнь продолжается. Что сделано, то сделано. И после обеда ко мне придет Люциус»
А когда уже сидела в вагоне, вдруг похолодела от кольнувшей мысли:
«Он же придет, правда? Он же точно придет?!» ее охватил недюжинный страх того, что их разлука (пусть и короткая) могла что-то изменить в отношении к ней Малфоя, в его намерениях и планах.
Поезд тряхнуло, и Гермиона ощутила, как внутренности скручиваются от страха в тугой и болезненный узел, а к горлу начинает подниматься мерзкая и отвратительная тошнота.
«Что, если я потеряла их обоих? И Люциуса, и Рона. Нет! У меня нет никаких причин сомневаться в том, как Люциус относится ко мне. Хотя он никогда не говорил о любви... Да и способен ли Люциус Малфой любить? Ведь ты, дурочка, именно этого ждешь от него?»
Она сознательно сосредоточилась на его
прощальной фразе. «И сам я пуст без тебя» Словно мантру повторяла Гермиона ее про себя, раз за разом прокручивая в памяти эту сцену: вспоминая его голос и то, какими были в этот момент глаза Малфоя, вспоминая выражение его лица и прикосновения. Воспоминания эти здорово грели душу, и по мере того, как поезд метро приближался к ее станции, Гермиона все больше приходила в себя и уже даже начала мысленно подтрунивать над собственными опасениями.
«Чего я, в конце концов, боюсь? Я молода, сильна, независима. И смогу прожить эту жизнь и одна, если вдруг окажется, что не нужна никому из мужчин. Разве счастье можно найти лишь в любви?»