Откуда тебе знать мои чувства? выпалила я.
Она потянулась ко мне, но я вырвалась и повалилась на тюфяк.
Тогда Йолта опустилась на колени и прижала меня к себе, а я заплакала в первый раз с тех пор, как умерла Сусанна. Потом тетя перевязала мне грудь чистыми тряпками и обтерла лицо. Она наполнила мою чашку вином из бурдюка, который захватила с собой, и некоторое время мы сидели молча.
Для женщин за порогом дома наступила самая горячая пора. Через окно до нас долетали завитки дыма, который шел от горящего кизяка. Береника кричала Саломее, чтобы та натаскала еще воды из колодца в деревне, обвиняя свояченицу в том, что по ее милости все овощи засохли. Саломея огрызалась, что она не вьючный осел. Мария жаловалась на куда-то запропастившуюся поилку для животных.
Я знаю, каково это, когда в груди полно молока, а в колыбели пусто, сказала Йолта.
Тогда я вспомнила: много лет назад она рассказала мне о своих умерших сыновьях и о том, как ее муж Рувим наказывал ее за это кулаками. От стыда у меня вспыхнули щеки.
Прости, тетя. Я забыла о твоих сыновьях. Мои слова были жестоки.
Твои слова имели причину. Я напоминаю о своей утрате только потому, что хочу кое-чем поделиться. Тем, что я не рассказывала тебе раньше. Она глубоко вздохнула. Солнце за окном село, и комната погрузилась в сумерки. У меня были два сына, которые умерли в младенчестве, это правда. Но была еще и дочь, которая выжила.
Дочь?
Глаза Йолты наполнились слезами редкое зрелище.
Когда меня отправили к терапевтам, девочке было два года. Ее зовут Хая.
Внезапно я кое-что вспомнила:
Однажды ночью в Сепфорисе, маясь в бреду, ты назвала меня ее именем. Ты назвала меня Хаей.
Правда? Что ж, ничего удивительного. Если Хая жива, ей сейчас двадцать второй год почти столько же, сколько тебе. И волосы у вас похожи: такая же непослушная копна. Я часто думаю о дочери, когда смотрю на тебя. Но боялась рассказывать тебе о ней: страшно представить, что ты подумаешь обо мне. Ведь я оставила Хаю.
Почему же ты заговорила о ней сейчас? Я не собиралась уязвить тетю, мне просто нужно было знать.
Давно следовало бы посвятить тебя в эту тайну. Я решилась сейчас, потому что смерть твоей дочери разбередила старую рану. Мне пришло в голову, что мое страдание может стать для тебя своего рода утешением, ведь я понимаю, каково это потерять дочь. О, дитя, я не хочу, чтобы между нами были секреты.
Я не вправе была сердиться на Йолту, ведь в ее обмане не было предательства. Мы, женщины, держим свои тайны при себе. Они принадлежат нам, и мы вправе раскрывать их по собственному желанию.
Ну что же ты, спрашивай, подбодрила меня тетя. Давай же.
Я знала, какой вопрос задать.
Так почему ты ее оставила?
Я могла бы сказать, что у меня не было выбора; полагаю, в этом много правды. По крайней мере, тогда я сама в это верила. Сейчас уже и не скажешь наверняка. Помнится, я рассказывала тебе, что в Александрии укоренилось мнение, будто я убила мужа с помощью яда и заклинаний. За это меня и отослали к терапевтам. Детей туда не принимали, но я все равно согласилась жить в общине. Как теперь узнать, нашла бы я способ оставить дочь при себе? Я сделала то, что сделала. Ее
лицо исказилось мукой, словно утрата была совсем недавней.
Что с ней стало? Куда она пошла?
Йолта затрясла головой.
Мой брат Харан заверил, что позаботится о ней. Я поверила ему. Все те годы, что я провела у терапевтов, я писала ему, спрашивая о Хае, но не получила никакого ответа. Через восемь лет, когда Харан наконец позволил мне покинуть терапевтов при условии, что я уеду из Египта, я умоляла брата отпустить дочь со мной.
Он отказал? Как он мог скрывать ее от тебя?
Он заявил, что отдал Хаю на удочерение, но не сказал, где и у кого она живет. Несколько дней я упрашивала его, пока брат не пригрозил, что даст ход старым обвинениям против меня. В конце концов я уехала. Бросила ее.
Мне представилась Хая, девушка с такими же волосами, как у меня. Я не могла даже вообразить, как поступила бы на месте тети.
Я смирилась, продолжала она, рассудила, что Хая наверняка кому-то дорога и о ней заботятся. У нее есть семья. Возможно, она забыла меня. Ей было всего два года, когда я видела ее в последний раз. Тетя вскочила и, обогнув разложенные черепки, принялась тереть ладонью о ладонь, словно у нее склеились пальцы.
Ты совсем не выглядишь умиротворенной, заметила я.
Твоя правда. С самой смерти Сусанны Хая каждую ночь является мне во сне: стоит на вершине холма и умоляет вернуться к ней. Ее голос напоминает пение флейты. Когда я просыпаюсь, он продолжает звучать во мне.
Я прошла мимо тети к окну. Мне вдруг ясно представилось, как Йолта уезжает в Александрию на поиски дочери. Я сказала себе, что это никакое не предчувствие, а страх. Всего лишь страх. Разве тетя сможет покинуть Назарет? Путь к богатству и связям моего отца ей заказан, и даже если бы она нашла способ, женщина не может путешествовать одна. И где искать дочь, пропавшую девятнадцать лет назад? Каким бы требовательным ни был зов флейты, тетя не могла ему подчиниться.