Теперь придется отвести Сару в микву, совершить обряд омовения, шепнула она.
В ее словах не было недоброжелательства, но они задели меня. Я улыбнулась Саре и почувствовала, как ее маленькие ручки обхватили меня за талию.
Пока остальные нараспев читали Шма, я думала об Иисусе. Когда он вернется, я опишу ему, как выглядела наша дочь, лежащая на подушке: ее темные волосы, голубую паутину сосудов на веках, жемчужные пластины ногтей. Я расскажу ему, что, когда мы шли к пещере через ячменное поле, работники прекратили свои труды и молча провожали нас взглядами, пока мы не скрылись из виду. Я поведаю, как положила дочь в расщелину в пещере и что от Сусанны пахло миррой и листьями кориандра, когда я наклонилась поцеловать ее. Я признаюсь ему, что любила бы ее с той же силой, с какой он любит Господа, всем сердцем своим, и всей душою своей, и всем существом своим.
Когда Иаков и Симон сдвинули каменную плиту, запечатывая вход в пещеру, я впервые закричала.
Саломея бросилась ко мне:
О, сестра, ты родишь еще!
Следующие дни я провела в своей комнате, отделенная от остальных. В течение сорока дней после рождения женщина считалась нечистой, если же на свет появлялась девочка в два раза дольше. Мое заключение должно было продлиться до месяц элул, макушки лета. Затем, по обычаю, мне предстояло отправиться в Иерусалим, чтобы принести жертву, после которой священник объявит меня чистой и я вновь погружусь в круговерть бесконечных домашних забот.
Я была благодарна своему одиночеству. Оно освободило мне время для скорби. Я засыпала с горем и просыпалась с ним. Оно не покидало меня ни на минуту, обвивалось черной змейкой вокруг сердца. Я не спрашивала Господа, почему умерла моя дочь. Что он мог сделать? Жизнь есть жизнь, смерть есть смерть. Некого винить. Я просила лишь об одном: чтобы кто-нибудь отыскал моего мужа и привел его домой.
Шли дни, а за Иисусом никто не посылал. Саломея сказала, что Иаков и Симон против. Сразу после похорон в Назарете объявились мытари и забрали половину наших запасов пшеницы, ячменя, масла, оливок и вина, а также прихватили двух кур. Нанесенный урон сильно беспокоил обоих моих деверей. Саломея говорила, что они прочесали всю деревню в поисках плотницких работ, но после набега сборщиков податей ни у кого не было денег чинить стропила или заказывать новую дверную перемычку.
Я попросила Саломею позвать Иакова. Несколько часов спустя он подошел к моей двери, но так и не переступил порог, чтобы не осквернить себя.
Иаков, прошу, отправь за моим мужем. Ему следует вернуться и оплакать свою дочь.
Нам всем хотелось бы, чтобы он был здесь, отвечал он, но не мне, а полоске солнца на окне, однако лучше ему оставаться в Капернауме весь месяц, как он и собирался. Нам совершенно необходимо пополнить запасы продовольствия.
Не хлебом единым жив человек, повторила я слова, которые слышала от Иисуса.
И все же мы должны что-то есть, возразил Иаков.
Иисус хотел бы оказаться здесь и оплакивать свое дитя.
Мои доводы не тронули его.
Я должен заставить его выбирать между заботами о хлебе насущном для всей семьи и скорбью по умершему младенцу? спросил он. Думаю, брат был бы рад, сними я с него это бремя.
Иаков, пусть он решает сам. Это его ребенок умер, не твой. Ты вызовешь гнев Иисуса, если не оставишь ему выбора.
Я попала в цель.
Отправлю к нему Симона, вздохнул деверь. Пусть Иисус решает сам.
До Капернаума было полтора дня пути. Я могла надеяться на встречу с мужем не раньше чем через четыре дня, если повезет через три. Я знала, что Симон начнет давить на него, сообщив новости о мытарях и бедственном состоянии наших кладовых и убеждая Иисуса отложить возвращение. Но у меня не было сомнений, что муж обязательно вернется.
XV
Я разбила
его молотком, заявила она.
Когда она разложила черепки на коврике, я изумленно воззрилась на нее:
Ты сделала это нарочно? Но зачем, тетя?
Разбитый горшок почти так же хорош, как стопка папируса. Когда я жила среди терапевтов, мы часто писали на черепках: описи, послания, договоры, псалмы и требы всех видов.
Горшки у нас на вес золота. Их нелегко заменить.
Это всего лишь поилка для животных. Есть и другая посуда. Замена найдется легко.
Остальные миски каменные, и они чистые, их запрещено использовать для животных. Ох, тетя, ты же сама знаешь. Я бросила на нее строгий, озадаченный взгляд. Расколотить горшок только для того, чтобы я писала на черепках Родные решат, что в тебя вселились бесы.
Тогда пусть отведут меня к целителю и изгонят их. Ты только проследи, чтобы эта плошка была разбита не напрасно.
Последние два дня грудь мне туго стягивали тряпками, но теперь я почувствовала, что ее наполнило молоко. За ним по пятам следовала тупая ноющая боль. На тунике появились темные влажные круги.
Дитя, вздохнула Йолта. Хоть я и была уже взрослой женщиной, она все еще иногда называла меня этим ласковым именем. Нет ничего хуже, чем грудь, полная молока, и пустая колыбель.
Эти слова разъярили меня. Тетя хочет, чтобы я писала? Моя дочь мертва. Как и мои тексты. Мой час так и не наступил. Это я рассыпана осколками на полу. Это меня приложила жизнь своим молотом.