Когда мне было восемь, начал Иисус, нам с Лазарем однажды встретился торговец голубями, который жестоко обращался со своими птицами, тыкал в них палками и кормил мелкими камешками. Мы дождались, когда он выйдет из лавки, открыли клетки и выпустили голубей на свободу, прежде чем торговец успел вернуться. Он обвинил нас в воровстве, и нашим отцам пришлось покрыть убытки сполна. Наша семья задержалась в Вифании еще на две недели, пока мы с отцом работали, чтобы возместить ущерб. Но в то время я считал, что оно того стоит. Вид птиц, улетающих вдаль.
Я так увлеклась, представляя вырвавшихся на свободу птиц, что не заметила, когда Иисус сбавил шаг, а его рассказ оборвался на полуслове.
Ана! Он указал на ворох белых тряпок, забрызганных красным, которые лежали на обочине у поворота дороги. Кто-то скинул с себя всю одежду вот что первым пришло мне в голову. А потом я разглядела под тряпками очертания человека.
Отец с сыновьями, а после и священник, которые шли впереди нас, остановились, и, судя по всему, принялись выяснять, жив еще путник или мертв.
Это дело рук разбойников. Иисус с тревогой оглядел окрестные скалы, словно опасность все еще могла скрываться
неподалеку. Подойдем.
Он шел очень быстро, так что мне пришлось нагонять его бегом. Остальные паломники продолжили путь, обогнув жертву широкой дугой.
Иисус опустился на колени перед телом. Я застыла у него за спиной и все никак не могла собраться с духом и посмотреть. Послышался тихий стон.
Это женщина, сказал Иисус.
Я скользнула взглядом вниз. Разум отказывался принимать то, что против воли видели мои глаза.
Господи, да ведь это Тавифа!
Лицо у нее было залито кровью, но я не заметила никакой раны.
Да у нее голова пробита! воскликнул Иисус, указывая на сгусток темной крови в волосах Тавифы.
Я наклонилась и обтерла ей лицо своей туникой. Веки моей подруги затрепетали, она уставилась на меня и заморгала, явно узнавая. Она раскрыла рот, где заметался обрубок языка, пытаясь произнести мое имя.
Умерла? окликнул нас мужской голос. К нам подошел высокий юноша. Его речь и одежда выдавали самарянина, и я невольно вся сжалась. Евреи не водились с самарянами, опасаясь их пуще геров.
Ранена, ответил Иисус.
Юноша вытащил бурдюк с водой, наклонился и поднес его к губам Тавифы. Она выгнула шею и приоткрыла рот, словно беспомощный птенец в поисках пищи.
Ты самарянин, но делишься водой с галилейской девушкой. Иисус положил руку на плечо юноши.
Тот ничего не ответил. Тогда мой муж размотал пояс и принялся перевязывать рану Тавифы. Самарянин помог взвалить Тавифу на спину Иисусу. Остаток пути мы проделали ужасно медленно.
IX
Мы идем идем.
Тавифа застонала.
Теперь ты в безопасности, сказала я ей.
Весь долгий, мучительный день моя подруга почти не подавала признаков жизни. Могло показаться, что она впала в забытье, от которого пробуждалась лишь в те минуты, когда Иисус с нашим попутчиком менялись местами или когда я гладила ее по лицу и давала напиться. Самарянин расстался с нами почти у самой Вифании.
Проследи, чтобы у нее были кров и еда. На прощание он сунул мне в руки медную монету сестерций.
Я было запротестовала, но Иисус остановил меня:
Позволь ему заплатить, и я бросила монету в свой мешок.
Наконец заскрипела щеколда, и перед нами предстали две женщины, невысокие и плотные. Их круглые пухлые лица казались почти одинаковыми. При виде Тавифы восторги хозяек поутихли, но они не стали задавать никаких вопросов и поспешили проводить нас в комнату, где мы смогли устроить пострадавшую на тюфяке.
Я присмотрю за ней, сказала Мария. Поужинайте с Марфой и Лазарем. Вы, должно быть, голодны и устали с дороги.
Когда я замялась, не желая покидать Тавифу, Иисус незаметно потянул меня за руку.
Лазарь на поверку оказался совсем не таким, как я ожидала. Худощавый, с желтушным лицом и слезящимися глазами, он разительно отличался от сестер. Лазарь приветствовал Иисуса словно брата: они расцеловали друг друга в обе щеки и обнялись. Затем мы собрались у круглого стола, который стоял на полу, что было для меня в новинку: в Сепфорисе мы возлежали на диванах по сторонам длинного стола, а в Назарете попросту сидели на земле, держа плошки на коленях.
Кто эта раненая девушка? спросил Лазарь.
Ее зовут Тавифа, ответила я. Я знала ее еще девочкой в Сепфорисе. Она была моей подругой, единственной подругой. Потом Тавифу отослали к родственникам, которые продали ее одному человеку в Иерихоне. Не знаю, как получилось, что ее избили и бросили на обочине.
Пусть остается у нас сколько пожелает, отозвался Лазарь.
Хотя глиняный дом друзей Иисуса был гораздо лучше нашего в Назарете полы выложены плиткой, тюфяки из цветного полотна набиты шерстью, даже есть собственная миква, в нем была только одна комната для гостей, поэтому Иисусу пришлось спать на крыше, а я устроилась рядом с Тавифой.
Пока она спала, я прислушивалась к ее тяжелому дыханию, которое временами переходило в хрипы и стоны. Изящное, гибкое тело подруги, когда-то скользившее передо мной в танце с такой грацией и самозабвением, стало костлявым и словно ссохлось от ненависти окружающих. На лице выделялись туго обтянутые кожей скулы, похожие на остроконечные холмы. Мария вымыла ее, одела в чистую тунику и закрыла рану смесью из оливкового масла и лука, чтобы вытянуть гной, чьим запахом пропиталась вся комната. Мне очень хотелось поговорить с подругой. Она уже просыпалась несколько раз, но только для того, чтобы напиться лимонной воды.