Я остановилась и посмотрела на лица присутствующих, на которых читалось изумление и недоумение. Диодора не отрывала от меня взгляда, подперев подбородок кулаками. По губам Йолты блуждала улыбка. Я словно разом чувствовала всех женщин, которые жили во мне.
Пока я шла вдоль скамей, одна из женщин поднялась со своего места, ее примеру последовала другая, третья все по очереди. Я неуверенно посмотрела на Скепсиду.
Они говорят тебе, что ты дочь Софии, объяснила наставница. Они говорят тебе, что она довольна.
Остаток ночи я помню с трудом. Знаю, что мы долго пели сначала мужчины, потом женщины и наконец все вместе. Гремели систры, отбивали ритм барабаны из козьих шкур. Мы танцевали, изображая переход через Красное море, кружились по ходу солнца и в противоход, до самой зари. Тогда, усталые и почти обезумевшие, мы обратились к востоку и приветствовали свет.
XXIV
Давай-ка превратим твои свитки в кодексы, сказала наставница. Переплет это лучший способ сохранить написанное на века.
Не дожидаясь моего разрешения, которое я, впрочем, была бы счастлива дать, она принялась раскладывать на столе свои орудия. Ножницы были точь-в-точь как те, которыми я стригла Иисуса в тот день, когда сообщила, что жду ребенка.
С каких свитков хочешь начать? спросила Скепсида.
Я слышала вопрос, но не могла оторвать взгляда от длинных бронзовых лезвий. От картин, которые они вызывали в памяти, щемило сердце.
Ана? позвала наставница.
Тряхнув головой, чтобы избавиться от непрошеных мыслей, я достала свитки с историями о матриархах и положила их на стол:
Хочу начать с самого начала.
Смотри внимательно и учись. Я покажу тебе, как сделать твой первый кодекс, но остальные уже твоя забота.
Она измерила и разметила свитки и кожу для переплета, а потом взялась за ножницы. Я закрыла глаза, и в памяти возник лязг острых лезвий, мягкость волос Иисуса у меня в руках.
Видишь, ни одно твое слово не пострадало, сказала Скепсида, закончив разрезать листы. По всей видимости, она ошибочно отнесла мой сосредоточенный вид на счет собственного умения обращаться с ножницами. Я не стала ее разубеждать. Взяв со стола чистый лист папируса, наставница добавила:
Я вырезала лишнюю страницу, чтобы ты могла написать на ней название. Она начала скреплять листы, а потом остановилась и спросила: В чем дело? Что тебя беспокоит, Ана? Харан?
Я замялась. Свои страхи и желания я привыкла открывать только Йолте и Диодоре, но не Скепсиде.
Весной будет уже два года с тех пор, как я не видела мужа, наконец призналась я.
Понимаю, слегка улыбнулась она.
Мой брат обещал сообщить, когда я смогу вернуться в Галилею без опаски. В доме Харана у меня осталась подруга, которая доставит письмо, однако Харан может нарушить мои планы.
Мне с трудом верилось, что отряд еврейского ополчения может перекрывать дорогу столько месяцев подряд. Однако солдаты до сих пор были там, разбив постоянный лагерь.
Скепсида толкала и тянула иглу сквозь кожу, помогая себе маленьким железным молотком.
Мальчик, который торгует солью, донес мне, что солдаты соорудили небольшую каменную хижину, в которой могут спать, а также загон для козы. А еще они наняли местную женщину, чтобы готовила им пищу. Это свидетельствует о том, сколь велико терпение Харана и ненасытна его жажда мести.
Я уже слышала все это от Йолты, но теперь слова, повторенные Скепсидой, окончательно погрузили меня в уныние.
Не понимаю, почему письмо до сих пор не пришло, продолжала я. Но чувствую, что не могу больше медлить с отъездом.
Ты видишь, как я делаю обратный стежок, чтобы получился двойной узел? перебила наставница, сосредоточив все внимание на книге.
Больше я не стала ничего говорить.
Когда кодекс был закончен, Скепсида вложила его мне в руки.
Если ты получишь письмо, я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе уехать, пообещала она. Но расставание с тобой опечалит меня. Если твое место в Галилее, Ана, так тому и быть. Но знай: когда бы ты ни захотела вернуться, мы будем ждать тебя.
Она ушла, а я опустила взгляд на кодекс, это чудо из чудес.
XXV
Йолта ушла в библиотеку, а Диодора отправилась ухаживать за Феано, который находился при смерти. Скепсида уже распорядилась насчет гроба простого ящика из акации. Чуть раньше, когда я выходила напоить коз, мой слух уловил деловитый перестук молотков, доносившийся из мастерской.
Горя желанием показать Йолте и Диодоре свое собрание кодексов, я торопилась закончить работу до их возвращения. Я набрала свежих чернил и написала название каждого свитка на пустой странице, осторожно дуя на буквы, чтобы они скорее подсохли: «Матриархи», «Повести ужаса», «Фазелис и Ирод Антипа», «Моя жизнь в Назарете», «Плач по Сусанне», «Иисус, возлюбленный мой», «Йолта Александрийская», «История Хаи, потерянной дочери», «О терапевтах», «Гром. Совершенный разум».