в Великую Тайну, Элрик по малолетству не понимал, из-за чего ссора, но важно повторял за дядей: "так надо". Эолан беспокоилась за брата, но доверяла ему: он, должно быть, лучше всех знал, что ему нужно. А Неларос работал в кузнице, таки выбив у Фенареля право на свое место и свои заказы, временами ходил на заработки и снова что-то доделывал и переделывал...
Чудо случилось спустя несколько лет, когда Элрик встречал свое пятое лето; Эолан ждала второго ребенка, боролась с тяжелой непроходящей сонливостью и чего-то необыкновенного от железок еще ждала, но как-то по привычке, как плодов от старой яблони: будут хорошо, нет и ладно. И случилось оно, если подумать, не в одночасье, некоторые его признаки она даже отмечала видела, что у Даэлина распухают щиколотки, причем левая почему-то больше правой; что ступни у него натружены, как у младенца, вдруг начавшего ходить, и настойки корня он стал изводить вдвое больше... Видела, но не складывала воедино, пока вдруг не обратила внимание, как брат идет на реку, закрепив на спине плетеный короб с бельем.
Он медленно шел вдоль стены соседского дома, неловко выворачивая левую ногу, чтобы встать на всю ступню, и слишком далеко отставляя правую, когда нужно было опереться на нее тоже. Дважды он останавливался, чтобы передохнуть, и тогда приваливался к стене или сильнее опирался на костыль, который крепче прежнего держал левой рукой, и поправлял лямки короба правой.
А костыль из-под правой руки стоял себе в доме, неловко прислоненный к стене; Эолан задвинула его подальше за кровать, чтобы не упал, и расплакалась, увидев на своих руках тонкий слой бурой пыли. Пыли, которой неоткуда было взяться, ведь Даэлин всю ее обтирал... пыли, которая осела, потому что к костылю уже несколько дней никто не прикасался.
Эолан плакала и чувствовала себя самой счастливой на свете. Как в ту ночь, когда услышала первый крик своего сына.
Чугунные кольца
С тобой мы оба безрассудны;
Хотя, кто ищет жребий чудный,
Тот говорит тебе: стремись!
Элрик, ты где пропал? Надо обед отцу отнести!
Иду, мам! и уже через минуту Элрик, рыжий, малорослый и страшно вертлявый он, казалось, даже стоя на месте умудрялся двигаться, юркнул в дом, ожидая приказаний. Эолан сунула ему маленький горшок капустного супа и кусок хлеба в корзинке:
Вот. И проследи, чтобы съел, а не как позавчера! когда Неларос про обед попросту забыл, отставив суп куда-то в угол, а тот за день выкипел весь, одни вялые листья по стенкам остались.
Сделаю! на миг Элрик даже вытянулся по стойке "смирно", но тут же развернулся и припустил прочь только его и видели.
Эолан, выдохнув, опустилась на скамью и прикрыла глаза. В доме было тихо отец, Сорис и Неларос еще до зари разошлись каждый к своей работе, Шианни сегодня приглядывала за детьми в приюте, Даэлин ушел стирать, дочки мирно возились в углу с тряпичной куклой... она любила эти редкие часы тишины, ведь когда еще отдохнуть и привести мысли в порядок?
Казалось, только вчера она, совсем юная, выходила замуж, гадая, кого же ей выбрал отец, а прошло уже десять лет, у них с Неларосом своих детей трое; все, слава Создателю, родились и росли здоровыми, будто в этот раз он не отвлекался и отмерил всем здоровья поровну. Старший сын провожал девятое лето, а младшие, пережив младенчество, не только научились занимать себя сами, но и ей помогать начали. Понемногу, конечно составить башмаки в угол, пока она подметет пол, и другое по мелочи, но Эолан радовалась и этому, с содроганием вспоминая первый год Мирты и Ардалин, когда их с рук было не спустить. Кажется, именно в тот год она особенно остро стала замечать пустую похлебку, прохудившиеся башмаки и протертые до дыр заплатки на локтях все то, с чем прежде спокойно мирилась. Именно в тот год ей то и дело вспоминались слова Нелароса: "Я могу перековаться, если ты попросишь. Бросить свою блажь, стать просто хорошим кузнецом, который зарабатывает деньги, все до медяка несет в дом и возвращается домой засветло", и Эолан, одуревшая от бессонных ночей, детских криков и вдруг бросившейся в глаза бедности, еле сдерживалась, чтобы не выплюнуть мужу в лицо: "Бросай. С меня хватит, мне нужен муж дома или хотя бы деньги в семью".
Но ни разу не сорвалась. Стискивала зубы, умывалась холодной водой и уговаривала себя: "за меня говорит моя усталость... а это пройдет". Оглядывалась на Даэлина, который на удивление быстро приспособился ходить с одним костылем и даже умудрялся стоять без опоры , когда нужно было прибить отвалившийся крюк или заткнуть
поплотнее щели, и напоминала себе: оно того стоит. Все вечера, когда она ложилась спать, так и не дождавшись мужа, все деньги, потраченные на лишнюю унцию железа, а не отложенные на черный день, стоят того.