Спасибо, не нужно, отозвался я, с сомнением оглядывая ее: Алоиза стояла надо мной в пестром шелковом халате и папильотках, от которых ее пухлое лицо выглядело еще глупее. Послушайте, Алоиза. Вы не могли бы выполнить одну мою просьбу?
Какую просьбу, господин Альфред? спросила она с опаской, не решаясь отказать мне сразу.
Придерживаясь за трюмо, я поднялся на ноги.
В парадной спальне на прикроватной тумбе лежит книга отец записывает в нее разные памятные даты. Понимаете? Большая толстая книга, похожая на гроссбух, в кожаном переплете с тиснением. Принесите мне ее. Только чтобы отец не увидел, хорошо?
Алоиза совсем перепугалась.
Чтобы Тео не увидел? А он не рассердится на меня? В этом нет ничего плохого, господин Альфред?
Нет, ничего плохого, не бойтесь, пообещал я. Только ступайте скорее, а то отец проснется. Алоиза, сделайте это для меня, это важно, понимаете? Очень важно.
Алоиза явно колебалась между страхом перед мужем и жалостью ко мне. Наконец она собралась с духом и, таясь, на цыпочках побежала к парадной спальне.
* * *
Книга оказалась тяжелой я еле удержал ее в руках, когда Алоиза передала ее мне. Раскрыв ее, я принялся переворачивать уже пожелтевшие начальные страницы, края которых осыпались бумажной трухой под моими пальцами. Чернила поблекли, и я с трудом отыскал заметку от 24 сентября 18** года, в которой отцовским размашистым почерком было записано: «Сегодня в 8 часов вечера Матильда родила сына. Думаю окрестить его Альфредом». Слово «родила» было написано через «е» эта ошибка отчего-то покоробила меня. Рядом с короткой записью отца было приписано другой рукой: «Роды тяжелые. Госпожа ван Поот наконец разрешилась крепким здоровым младенцем. Состояние матери» я вздрогнул и вернулся к первой строчке: «Госпожа ван Поот разрешилась крепким здоровым младенцем». Словно для того, чтобы убедиться, я перечитал несколько раз: «крепким здоровым младенцем».
Что там, господин Альфред? робко спросила Алоиза, заглядывая мне через плечо.
Я поспешно захлопнул книгу.
Отнесите ее обратно, сказал я как можно равнодушней.
Алоиза взяла книгу у меня из рук и нерешительно пошла к двери спальни, поглядывая на меня с заботой и страхом. Я отвернулся. Не может быть того, что ни отец, ни тем более домашний лекарь, прослуживший у нас около двадцати лет, не упомянули бы об уродстве новорожденного. Я еще могу предположить, что хромота и кривые плечи появились позже, но заячья губа врожденный порок. И в высшей степени странно для «крепкого здорового младенца» уже через несколько дней превратиться в болезненное создание, стоящее на пороге смерти.
Господин Альфред, Алоиза обернулась ко мне,взявшись за дверную ручку и с трудом удерживая другой рукой книгу. С вами правда все в порядке? Вы так побледнели
Я поднял на нее глаза.
Алоиза, вы слышали когда-нибудь о подменышах? произнес я тихо, сам не понимая, для чего говорю ей это.
О подменышах? удивленно засмеялась она. Это такие уродцы из сказок, которых эльфы подкладывают людям вместо украденных детей? Но к чему вы клоните, господин Альфред? Что-то я не пойму.
Все просто, Алоиза, ответил я спокойно. Я и есть подменыш.
Я ждал, что Алоиза
не поверит мне, сочтет сумасшедшим или поднимет на смех но она вдруг тихо вскрикнула и побелела как полотно, глядя на меня с ужасом и болью.
Альфред, выдохнула она, безотчетно прижав к груди книгу. О Альфред, бедняжка! Какое несчастье! она склонила голову, и я к изумлению своему понял, что Алоиза тихо плачет.
Растроганный, я сделал к ней несколько шагов.
Алоиза, не надо, сказал я, не надо плакать. Я предчувствовал это уже давно. Запись в книге стала для меня лишь последним доказательством. Все эти годы я был здесь чужим, лишним, и не было мне счастья среди людей. Я ухожу так будет правильно. Я ухожу в Эльвенфальген. О чем горевать, Алоиза? ведь я наконец обрету покой там, в лесу, со своим народом. Со своими родными.
Я решительно подошел к двери и вышел, миновав удрученную Алоизу. Когда я проходил мимо нее, она вновь посмотрела на меня, но остановить не решилась; ее светлые глаза были полны слез и сострадания. Я вспомнил, как однажды дети нашей кухарки притащили больного котенка Алоиза очень жалела его, даже плакала, когда он умер; сейчас она смотрела на меня точно так же.
Я покинул дом в сумерках. Когда я шел по аллее парка, начал накрапывать редкий дождик, и пышная зелень деревьев поникла, в сгустившемся тумане превратившись в бесформенное блеклое пятно. Я шел как во сне: наплывающий туман делал все вокруг таким зыбким, таким призрачным и ненастоящим, что я, сказать по правде, совсем не осознавал, что покидаю родной дом навсегда все казалось мне странной тяжелой дремой. Мгла была настолько густой, что я не сразу понял, что вышел за ворота и вступил в лес.
Туман царил и здесь. Темными массами выступали из дымки деревья, под моими ногами хлюпали перегнившие листья, тишина дрожала в воздухе, полном незнакомых мне запахов, и стоило мне вытянуть руку, как ее поглощал туман. Не знаю, как долго бродил я по лесу, не чувствуя времени словно во сне, чудесном и страшном. Здесь царил полумрак, который казался мне вечным, и лесные шорохи едва касались моего слуха. Я смотрел вокруг словно сквозь пелену, я не слышал ничего, кроме протяжного, тоскливого крика какой-то далекой птицы. Мне чудилось, что туман сгущается в неуловимые глазом тонкие фигуры, которые кружатся и трепещут у меня за спиной Я будто бы вернулся в свой недавний сон краем глаза я замечал сверканье крохотных глазок в переплетении ветвей, улавливал тихий топоток где-то в чаще, а туман был почти осязаем Я шел, не оглядываясь; меня пошатывало то ли от слабости, то ли от какого-то дурмана, овладевшего мною с того самого момента, как я отрекся от людей я не мог назвать это чувство счастьем, слишком уж неясным и призрачным, как хмельное видение, было оно.