Зачем? неуверенно прошептал я.
Отец нахмурился.
Что значит зачем?
Я испугался изменившегося тона, но все же собрался с духом и продолжил:
Зачем мне получать образование, если теперь я уже определенно проведу всю свою жизнь на Мульхекальме? Ведь у тебя скоро будет настоящий наследник
Отец вдруг со всей силы грохнул кулаком по столику склянки с лекарствами, звякнув, опрокинулись и покатились.
При чем тут это! воскликнул он, вскочив на ноги. Альфред, с самого твоего рождения я работал как вол ради того, чтобы мой сын ни в чем не нуждался. Ты что же, думаешь, все дети живут так, как ты? Я старался для тебя, а выходит, зря все мои старания ты воспринимаешь как должное. Я уже немолод, Альфред; когда меня не станет, кто будет заботиться о тебе? Твоя разлюбезная старая нянька, которая совсем заморочила тебе голову своими небылицами? Ты что же, собрался до самой смерти просидеть на этой чертовой горе? Ума не приложу, как у меня мог родиться такой сын, проговорил отец в сердцах. Мало того, что немощный, так еще и с головой не дружит. А я еще не верил в людские толки о подменышах отец замолчал и принялся ходить взад-вперед по комнате, яростно грохоча сапогами. Альфи, сказал он уже тише, удрученно. Я просто хочу, чтобы после моей кончины ты смог сам позаботиться о себе.
Я знаю, отозвался я.
Отец склонился надо мной в нос мне ударил запах вина, табака и крепкого одеколона. Коснувшись губами моего лба, отец поспешно отстранился, будто бы опасался меня раздавить. Я закрыл глаза и лежал так до тех пор, пока не услышал, как заскрипела лестница за дверью спальни.
Не могу сказать, что слова отца сильно меня задели я уже привык к таким вспышкам гнева и знал, что отец горяч, но отходчив. Однако на этот раз фраза о «подменыше» крепко запомнилась мне.
Этой ночью я плохо спал, пока не проснулся окончательно много позже полуночи. С трудом поднявшись с постели, я закутался в одеяло и медленно подошел к книжному шкафу. Меня шатало от слабости, и когда я, наконец, добрался до него, то долго стоял, прислонившись вспотевшим лбом к холодной дверце шкафа, и никак не мог собраться с силами, чтобы открыть ее.
Как во сне я отыскал в стопках книг толстый сборник литературных сказок с надорванным корешком и залез с ним в постель. В книжке было заложено начало «Мальчика-звезды»; вынув закладку, я принялся возиться с лампой, которая отчего-то никак не разгоралась прошло немало времени, прежде чем ее мягкий свет озарил маленький потрепанный дагерротип в моей руке. Это был мой детский снимок: перечерненный, нечеткий, он был сделан через несколько дней после моего рождения. Сколько я ни всматривался в личико младенца, я не мог разглядеть у него ни заячьей губы, ни кривых плеч одно выше другого.
С заколотившимся сердцем я сунул дагерротип обратно в книгу; у меня не осталось сил на то, чтобы вернуться к шкафу, и я так и лег обнявшись с книгой. Конечно же, снимок был плохим, да еще и старым; конечно, не могло быть и речи о том, что кому-то понадобилось выкрасть младенца и заменить его другим; но ночь вползала в окно темнотой беззвездного неба, во всем доме было тихо и так темно, что казалось, слабый огонек моей лампы единственный свет на всей Мульхекальме, а моя нестойкая душа уже слишком давно была опьянена дурманом Волшебства
Я лежал повернувшись лицом к окну и бездумно смотрел на размытые линии ветвей, уже почти голых лишь сиротливые желтые листочки покачивались то тут, то там. Туман сгущался, отчего и деревья, и заглядывающая ко мне в комнату бледная луна казались таинственными, даже жутковатыми, словно я оказался в какой-то небывалой стране, где никогда не встает солнце. Деревья медленно покачивались, то появляясь, то вновь исчезая в тумане они напоминали странных, страшных существ, и мне начало казаться, что за стволами, едва заметные в тумане, вот-вот вспыхнут крохотные нечеловеческие глазки. У самого оконного стекла, проникая за решетку, неподвижно застыла тонкая веточка. Весной она дивно зеленела упругими почками, а летом ее пышная зелень заслоняла половину окна, но сейчас она блестела, вся заледенелая: накануне шел дождь, а вечером вдруг ударил мороз, и льдом покрылись веточки и сухие сережки, отчего вся ветка переливалась, будто хрустальная,
облитая лунным светом. Это была удивительная картина, прекрасная и нереальная должно быть, деревья с такими ветвями росли в царстве Снежной королевы. Глядя на хрустальную веточку, я забылся беспокойным сном, в котором деревья за моим окном превратились в дремучий лес, затопленный густым туманом, и лес этот полнился эхом чьих-то тихих, нечеловечески переливчатых голосов. Крохотные бурые существа перебегали от ствола к стволу, вспыхивая звериными глазками, а вдали, в самой чащобе, плыли по волнам тьмы и тумана бледные огоньки.
5. Дивный народ
Господин Альфред, позвал испуганный голос. Господин Альфред, что с вами? Вам плохо? я с усилием разлепил веки и увидел перед собой обеспокоенное личико Алоизы, ставшее совсем некрасивым от волнения.
Доброе утро, сипло пробормотал я, моргая.
Я схожу за доктором, с готовностью сказала Алоиза.